В это время по какому-то поводу Кост заговорил о Горации и припоминал следующие слова поэта, относящиеся к нему самому: «Лучи солнца действуют успокоительно на того, кто, как я, отличается горячим темпераментом». Локк заметил, что если ему позволительно проводить параллель между ним и Горацием, то он сравнил бы себя с поэтом в этом отношении. В этих словах Локк проявил свою обычную скромность. Горация же он ставил очень высоко и считал его самым замечательным человеком времен Августа, потому что только Гораций сумел остаться чуждым тщеславия и корыстолюбия и мог умерять свои желания. Локк говорил: «Я уважаю Горация за то, что он, состоя в дружбе с самыми влиятельными людьми, никогда и ни в чем от них не зависел».
Когда Локк умер, Кост находился в Англии. В своем письме к Леклерку, издателю «Nouvelles de la Republique des lettres», он так описывает его последние дни и минуты: «Около пяти часов вечера (27 октября 1704 года) у Локка появилась испарина вместе с такою слабостью, что можно было опасаться за его жизнь; Локку и самому это опасение приходило в голову; он просил не забыть его на вечерней молитве. Леди Метем спросила, не желает ли он, чтобы в этот день все вместе молились вечером в его комнате. Локк отвечал, что это было бы ему очень приятно, если бы никому не наделало хлопот. После молитвы он сделал несколько распоряжений на случай своей смерти, сохраняя большое присутствие духа, и долго говорил о благости Божией. Локк благодарил Бога главным образом за то, что ощущал его в душе своей. Он советовал окружающим как можно ревностнее исполнять свои человеческие обязанности. За несколько дней перед тем философ писал своему бывшему ученику и другу Коллинзу, что находит утешение только в воспоминании о тех добрых делах, которые сделал он в жизни. Спокойную совесть и веру в будущую жизнь Локк считал единственными условиями счастия.
Локк как нельзя более любил своих близких. В последний год своей жизни он почти лишился слуха; это было для него величайшим несчастьем. Философ в отчаянии писал одному из своих друзей, что согласился бы лучше ослепнуть, чем оглохнуть, так как глухота мешает ему беседовать с людьми».
Накануне своей смерти Локк сказал леди Мешем: «Я убежден в том, что земная жизнь есть только приготовление к лучшей жизни. Я немало-таки пожил на свете и, благодарю Бога, был счастлив, но все же на эту жизнь смотрю как на нечто само по себе суетное и пустое». К ночи ему сделалось значительно хуже; на другой день утром его посадили в кресло и перенесли в рабочий кабинет. Отдохнув немного, он велел себя одеть и попросил леди Мешем, читавшую про себя псалмы, читать их вслух; она тотчас исполнила его желание, и он внимательно слушал ее чтение до самой своей кончины. Локк умер 28 октября 1704 года, на 73-м году жизни. Друзья похоронили философа неподалеку от его последнего жилища и памятник его украсили следующей эпитафией, написанной по-латински:
«Остановись, прохожий! Здесь лежит Джон Локк. Если ты спросишь, что это был за человек, этот памятник ответит тебе: Локк был человек, умевший довольствоваться немногим. Он воспитан был наукой и зашел так далеко, что мог служить только одной истине. Ты убедишься в этом, изучая его сочинения; из них ты узнаешь о нем более, чем из хвалебных речей. Его добродетели спорили с его скромностью, и он не решился бы поставить себя за образец тебе: его недостатки погребены вместе с ним».
Эта эпитафия, по всей вероятности, написана леди Мешем. В приведенном нами письме Коста к Леклерку мы находим также несколько страниц, относящихся к выяснению характера Локка, которыми мы также воспользуемся здесь. Кост набросал об этом несколько страниц в двух письмах.
«Вы слышали, – пишет Кост, – о смерти знаменитого Локка. Смерть есть наш общий удел! Локка же оплакивают все добрые люди, все искренние служители истины, знавшие характер этого философа. Действия его главным образом были направлены ко благу человечества. И я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь другой из его современников глубже сознавал свое благородное назначение и выполнил его с большим совершенством. Любовь к истине проявлялась во всех его поступках. Он искренне говорил, что истина была всегда ему дороже его собственных взглядов и мнений; этим обусловливалось его кроткое, терпеливое отношение к критике тех и других». Такое отношение к истине, по мнению Коста, принесло не менее пользы, чем блестящий гений Локка.
Обладая знанием света и условий жизни, Локк отличался большой осторожностью, никогда не переходившей в трусливость. Он представлял к услугам каждого свою житейскую мудрость, свою опытность и свое знание, и, сверх того, сам служил для всех поучительным примером.
Локк всегда был готов войти в положение другого и дать хороший совет. Однако он в конце концов пришел к убеждению, что хорошие советы мало способствуют развитию в людях осмотрительности. И с каждым годом философ становился в этом отношении все сдержаннее. «Я часто слышал от Локка, – говорит Кост, – что когда он впервые узнал мнение о бесполезности советов, то оно в высшей степени его поразило, но впоследствии опыт убедил его в этой несомненной истине». Разумеется, под именем подобных советов Локк принимал, главным образом, непрошеные наставления. Несмотря на такое убеждение, Локк часто не мог ему следовать; участие к людям заставляло его вмешиваться в их дела; природная доброта брала верх над сдержанностью. Он останавливал, поучал, предостерегал, убеждал, воодушевлял и укреплял людей в добрых намерениях. Если же кто-нибудь искренне желал его совета, философ, конечно, удваивал свое усердие, и никому в этом случае не приходилось раскаиваться.
Он отличался чрезвычайной живостью ума и темперамента; увлекающийся характер и горячее искреннее отношение к людям не позволяли ему стоять в стороне от жизни.
Локк любил мысли, заключающие в себе что-нибудь полезное для. людей, и ум его был занят такими идеями; он любил развивать свои воззрения в беседах с друзьями. Большую часть времени философ отдавал серьезным и важным занятиям, а меньшую посвящал самым разнообразным благородным удовольствиям, предпочитая общество образованных и остроумных людей.
Многосторонняя жизнь и путешествия обогатили память Локка множеством интересных фактов и эпизодов. Локк обладал особенным искусством рассказывать занимательно и живо. Его шутки и остроты всегда отличались незлобивостью и тонкостью. Никто лучше Локка не мог понять и оценить внешние условия и приноровиться к ним. Эта гибкость особенно проявлялась в его контактах с людьми других профессий: с садовником он толковал о садоводстве, с ювелиром о драгоценных камнях; с химиками – о химии, и т. д. Вследствие такой способности он нравился решительно всем, особенно тем, кто мог говорить только о своей специальности. Во-первых, таких людей восхищало внимание Локка к этой последней, во-вторых, они были довольны, чувствуя в своей области превосходство перед великим человеком. Доставляя это двойное удовольствие другим, Локк извлекал для себя пользу из таких разговоров со специалистами. Изучение различных явлений жизни он считал источником своей мудрости, говоря, что действительность дает в этом отношении больше, чем различные философские гипотезы. Кост рассказывает, что ему часто представлялась возможность наблюдать, как Локк, разговаривая с артистами и ремесленниками, обогащал их новыми взглядами на их искусство или ремесло, открывая им новые, неведомые тайны того и другого.
Во внешности Локка не было ничего, что обыкновенно приписывают философу; он держал себя и одевался как все.
Только грубость Локк не мог терпеливо выносить. Он всегда был верен своему слову и отличался большою осмотрительностью в выражении своих мнений о людях. Слабое здоровье не мешало ему быть деятельным и упорным в труде. Локк страстно любил природу и общество детей; он с большим интересом разговаривал с последними.
Соблюдая строгую диету и принимая всевозможные предосторожности против болезни, философ никогда не доставлял хлопот окружающим. Он пил только воду и считал это верным средством продлить жизнь.
Локк не любил писателей, употреблявших весь свой талант на разрушение каких-нибудь воззрений; он говорил о таких: «Им не нравится то, что есть; в существующем они находят только ошибки и с удовольствием его уничтожают; попробовали бы лучше заменить старое чем-нибудь новым».
Локк советовал всем имеющим привычку размышлять о чем-нибудь записывать всякую новую мысль как можно скорее; это, по его мнению, облегчает возможность установить связь между собственными отдельными мыслями; Локк считал, что ум человеческий не в силах сохранить в памяти все промежуточные звенья длинного ряда выводов и потому в нем необходимо должны являться пробелы, препятствующие ясности окончательного вывода. Этим, по его мнению, объясняется, что часто взгляды, восхищающие нас, теряют свое очарование и кажутся нам несостоятельными после того, как мы рассмотрим внимательно все положения, на которых они основаны.