Со времен моего микроф. от 8 августа я не писал дольше, чем собирался… Я очень внимательно прочитываю твои письма; разумеется, ты абсолютно прав, что открываешь нам свое довольно обеспокоенное сердце; но не думай, что подробности твоей внешней жизни — твои друзья, знакомые или самые что ни на есть пустячные события — не заслуживают описания и интереса не представляют. Я очень рад, что ладить с людьми тебе становится легче (порою). И я бы не стал особо переживать, если этот процесс порою кажется отходом от более высоких стандартов (по крайней мере, интеллектуальных и эстетических, но никак не этических). По мне, так деградировать к худшему навсегда тебе нисколько не грозит; и, я бы сказал, неплохо бы тебе обрасти шкурой потолще, хотя бы в качестве защиты более уязвимой внутренней сути; а если ты такой шкурой обзаведешься, так она тебе здорово пригодится позже в любой области жизни этого сурового мира (который, похоже, становиться мягче и не собирается). И, разумеется, как ты уже начинаешь понимать, одно из открытий, связанных с этим процессом, — это осознание тех ценностей, что порою скрываются под отталкивающей наружностью. Урукхаи — это только фигура речи. Настоящих уруков — то есть народа, создатель которого намеренно сотворил его дурным, — не существует; и очень немногие развращены настолько, чтобы утратить надежду на спасение (хотя, боюсь, приходится признать, что есть на свете люди, которые и впрямь кажутся безнадежными; таких исправит разве что особое чудо; вероятно, таких чрезвычайно много в Дойчлянде и Ниппоне{92}; но, разумеется, эти злополучные страны монополией не обладают, отнюдь: я таких встречал (по крайней мере, мне так казалось) и в зеленой Англии родной{93}. Все, что ты говоришь о сухости, пыли и запахе вылизанной сатаной земли, напоминает мне мать: она Африку ненавидела (как землю) и с тревогой подмечала в отце симптомы растущей любви к ней. Говорили, что ни одна уроженка Англии в жизни не преодолеет этой неприязни и навсегда останется в Африке лишь изгнанницей; но мужчины-англичане (в более свободных условиях мира) могут полюбить Африку и обычно и впрямь к ней привязываются (к Африке как к земле; я ничего не говорю про ее обитателей). Как ни странно, все, что ты говоришь, в том числе и нелестное, лишь усиливает во мне неизменную тоску и желание увидеть ее снова. При том, что я дорожу и восхищаюсь узкими тропками, изгородями, шелестящими деревьями и плавными очертаниями изобильных холмистых равнин, более всего волнует меня, более всего радует мое сердце простор; так что я даже готов смириться с каменистой пустошью; на самом деле, кажется, каменистая пустошь мне нравится сама по себе, — всякий раз, как вижу что-то подобное. Сердце мое до сих пор — среди высокогорных скальных пустынь, среди морен{94} и горных руин, безмолвных, если не считать голосок тоненького ледяного ручейка. Разумеется, это — чисто интеллектуальные и эстетические предпочтения: человеку на камне и песке не выжить; но, как бы то ни было, я-то жив не хлебом единым; и не будь в мире голых скал, и бескрайних песков, и бесплодных морей, я бы, верно, возненавидел всю зелень, точно некую плесень…..
Что до «Кольца», вдохновение у меня совершенно иссякло; я опять таков же, как по весне, во власти все той же апатии. То-то я вздохну с облегчением, когда закончу! Как мне тебя не хватает — хотя бы только поэтому! Я забыл пометить, какого числа выслал рукопись; думаю, где-то с месяц назад, так что ты, верно, скоро ее получишь. Новой порции посылать не буду, пока не узнаю твоего нового адреса; хотя последующие части куда лучше. Мне не терпится узнать, как они тебе. Эта книга с каждым днем все больше предназначается тебе, так что твое мнение важнее всякого другого.
079 Из письма к Кристоферу Толкину 22 августа 1944 (FS 45)
Ответ на отзывы Кристофера о Крунстаде, где находилась его авиабаза, и о Йоханнесбурге.
Крунстад — истинный продукт нашей культуры, такой, какова она есть и живет сейчас; Йобург (в наиболее удачных его местах) таков, какой ей хотелось бы быть, но какой она может быть лишь в особых экономических обстоятельствах, которые крайне нестабильны и преходящи. В Англии — и здесь меньше, чем в большинстве других европейских стран, — эта культура вплоть до сегодняшнего дня смягчалась и скрывалась за наследием былых веков (которое сводится отнюдь не только к руинам). Через десять-двадцать лет в этой земле появится множество новых Крунстадов — в том, что касается архитектуры, морали и менталитета, когда Портальные Дома{95}, эти «времянки» облупятся и скукожатся, точно гниющие жестяные поганки, но ничего нового им на смену не появится. И, как в прошлые темные века, одна лишь христианская церковь сохранит хоть сколько-то значимую традицию (возможно, в измененном виде, а возможно, что и в поврежденном) цивилизации более высокого духовного уровня — ну, то есть, если церковь не загонят в новые катакомбы. Мрачные мысли; о таких вещах на самом деле знать не дано: будущее постичь невозможно — тем более мудрецам; ведь то, что на самом деле важно, от современников неизменно сокрыто, а семена грядущего тихо прорастают себе во тьме, в каком-нибудь позабытом уголке, пока все глаз не сводят со Сталина или Гитлера, или читают иллюстрированные статьи про Бевериджа{96} («Глава Юниверсити-Колледжа у себя дома») в «Пикчерпост»…..