Отец Милля не признавал в теории, что чувство любви должно быть основанием нравственности, и сам мало был к нему способен. Но сын имел другую натуру; последующие события его жизни показывают, что он мог любить сильно и горячо. В детстве он страдал от холодности отца.
«В отношении отца к нам, – пишет он в своей автобиографии, – более всего не хватало нежности. Я не думаю, чтобы этот недостаток лежал в самой натуре отца. Как и большинство англичан, он стыдился выражать нежные чувства, и этим самым заглушал их в себе! Если мы подумаем о том, что он был единственным наставником своих детей и что он от природы был раздражительным, то нельзя будет не пожалеть этого бедного отца, который так много делал для своих детей, так заслуживал их привязанности и в то же время сам постоянно сознавал, что страх перед ним убивает в детях любовь к нему… Я не думаю, чтобы в деле воспитания можно было совершенно обойтись без помощи страха; но я уверен, что не на этом чувстве оно должно быть основано; и когда страх преобладает в такой мере, что мешает детям относиться к родителям с любовью и доверием и делает их неоткровенными и необщительными, то тогда он является большим злом, которое нужно принимать в расчет, как бы ни было воспитание благодетельно в других отношениях».
Когда Миллю в зрелых годах приходилось говорить с близкими людьми о своем воспитании, то он вспоминал о нем без всякого удовольствия; по его словам, подобное форсирование умственных способностей ребенка в большинстве случаев прямо вредно, а когда оно приводит к желательным результатам, то успех покупается слишком дорогой ценой.
Глава III
Поездка Милля на юг Франции. – Увлечение Бентамом. – Кружки молодежи и влияние их на Милля.
В 1820 году обычное однообразие жизни Милля было нарушено событием, имевшим чрезвычайно большое значение в его жизни: он получил от Сэмюэла Бентама, брата знаменитого юриста, приглашение провести несколько месяцев в его поместье, на юге Франции. В то время Миллю было уже 14 лет, и отец по примеру римских патрициев, посылавших своих детей путешествовать после того, как теоретическое образование их закончилось, охотно отпустил сына из родительского дома. Перед отъездом он позвал сына к себе и долго говорил с ним. Вот как сам Милль описывает этот разговор:
«Я помню то место в Гайд-парке, где накануне моего отъезда из дома на долгое время отец сказал мне, что, познакомившись с новыми людьми, я увижу, что имею много таких сведений, которых лишено большинство моих сверстников; мне будут говорить об этом и хвалить меня. Но если я знаю больше, чем другие, то этим я обязан не своим собственным силам, а тому обстоятельству, что на мою долю выпало редкое счастье иметь отца, который умел и хотел обучать меня сам. Как и всему тому, что мне говорил отец, я поверил и неожиданному открытию, что я знаю больше, чем другие хорошо воспитанные юноши, но это нисколько не взволновало меня. Я не чувствовал гордости вследствие того, что другие знают меньше меня, и мое самолюбие нимало не было этим польщено. Но я был убежден, что все, сказанное отцом о моих преимуществах, есть несомненная истина, и это убеждение сохранилось у меня на протяжении моей юности».
Милль вел обстоятельный дневник своего путешествия, которое внесло в его жизнь множество новых впечатлений и избавило его на время от неусыпного контроля отца.
В Париже он познакомился с семейством известного экономиста Жана Батиста Сэя, бывшего близким другом его отца. Младший сын Сэя, Альфред, взялся быть гидом юного путешественника и показывал ему Париж. Описывая отцу достопримечательности столицы Франции, Милль с негодованием говорит о «расточительном герцоге Орлеанском, который, разорившись от безрассудной жизни и кутежей, решился отдать внаймы под магазины нижний этаж своего колоссального дворца».
У Сэя Милль встречал многих выдающихся французских ученых и писателей; но, несмотря на то, что по своему умственному развитию он казался взрослым человеком и бывал на правах равного в таком избранном обществе, юные годы брали свое: так, одно воскресенье он провел довольно необыкновенным для себя образом – целый день играл с Альфредом в мяч.
Несмотря на свои радикальные убеждения, юный Милль не был свободен от английской чопорности. Он подробно описывает отцу злоключения своего дальнейшего путешествия из Парижа. По ошибке он сел на наружное место дилижанса, который должен был доставить его из Парижа в Тулузу. Он очутился в самой низменной компании: около него сидел толстый мясник и все время курил трубку; потом мясника сменила растрепанная, грязная и очень некрасивая крестьянка. Юный радикал очень страдал от такого соседства, не мог любоваться прекрасными видами, которые перед ним открывались, и отдыхал душой только тогда, когда дилижанс приезжал на станцию. Тогда он сходил вниз и присоединялся к джентльменскому обществу, помещавшемуся внутри дилижанса. Наконец освободилось место внизу, Милль поспешил его занять, но на это же место предъявляла требования какая-то дама. Милль не хотел уступать, дело дошло до мэра и решилось в пользу настойчивого юноши. Он перебрался на свое новое место и мог беспрепятственно наслаждаться природой.
Бентамы жили в пяти верстах от Тулузы, в старинном замке, который был очень живописно расположен на крутой горе, возвышавшейся над долиной Гаронны. Южная природа, новые люди, странные для англичанина обычаи местных жителей, религиозные процессии, образчик которых Миллю пришлось увидеть на второй же день после прибытия, – все это чрезвычайно заинтересовало юношу, но все-таки не могло заставить его позабыть о своих обычных занятиях.
Уже на четвертый день он принимается за работу, и его дневник делается подробным отчетом о ежедневных занятиях. Приведем выдержки из этого дневника:
«29. Поздно вернулся с утреннего купания. Перечитал эклогу Вергилия, закончил „Vocalium Judicium“, написал несколько французских переводов и прочел несколько стихотворений Буало. Спрашивал м-ра Джорджа о приемах дифференциального исчисления и решил все оставшиеся задачи в курсе Лакруа. Решил несколько задач из курса Веста, в том числе одну очень трудную. После обеда начал „Cataplus“ Лукиана.
30. Читал две эклоги Вергилия. Кончил „Cataplus“. Читал Лежандра, нашел неточность в одном его доказательстве. Писал французские упражнения, читал „Логику“ Сандерсона и „Химию“ Томсона».
Семья Бентамов, в которой Милль прожил более года, состояла из отца, матери, сына и трех дочерей. Глава семьи, сэр Сэмюэл, раньше был на военной службе, занимал довольно важную должность в морском министерстве, но потом добровольно вышел в отставку и поселился на юге Франции. Жена его была выдающейся по уму и образованию женщиной; сын, Джордж Бентам, сделался впоследствии известным ботаником. Все они были очень расположены к Миллю, особенно леди Бентам, относившаяся к нему с материнской заботливостью. Ей пришлось потратить много усилий на то, чтобы хоть немного «отшлифовать» своего гостя. При всей своей учености и солидности Милль совсем не умел держать себя в обществе, одевался плохо, имел угловатые манеры и часто ставил своих светских хозяев в неловкое положение. Еще более неприятное впечатление производила на них страсть молодого Милля к спорам, за которую многие упрекали его, хотя и совсем неосновательно, в самомнении. Привычка к спорам была в нем просто следствием его воспитания: отец приучил его ничего не принимать на веру, и поэтому мальчик с детства привык без всякого смущения вмешиваться в разговоры старших и возражать им. Такие свободные манеры никого не шокировали в обществе друзей Джеймса Милля, – но в том кругу, к которому принадлежали Бентамы, они казались невоспитанностью самого дурного тона. Леди Бентам взялась за светское воспитание Милля и уговорила его учиться верховой езде, танцам, фехтованию и пению. По своему обыкновению, Милль с чрезвычайной добросовестностью относился к своим новым занятиям, но преуспевал в них довольно мало. Леди Бентам так и не удалось сделать из него светского молодого человека.