5. Под словом «идея», которое я столь широко использую сейчас и буду применять еще более часто в следующем ниже трактате, я понимаю непосредственный объект ума, когда он размышляет, или любую мысль, которую применяет ум в отношении чего бы то ни было, будь эта мысль образом какого-либо тела или его изображением, как, например, идея дерева; или же будь она ощущением, вызванным каким-либо телом, как. например, идеи холода или тепла, запахов или вкусов; или же, наконец, будь она просто интеллектуальной или отвлеченной мыслью, как, например, идеи бога и сотворенных духов, спора, напряженного ожидания, мышления вообще и т. п.[33]
6. Но хотя эти простые и отчетливые идеи, заложенные таким образом в великом хранилище ума, не являются, как было отмечено, тем, что мы называем разумом в строгом смысле слова, однако только они и составляют материал и единственную основу всего нашего мышления — рассуждения (reasoning), ибо ум в подходящий момент сравнивает их друг с другом, соединяет в сложные идеи и увеличивает, сокращает или отделяет их, когда обнаруживает, позволяют ли это условия их образования или нет. Так что все наше познание в сущности сводится лишь к восприятию согласия или несогласия большего или меньшего числа наших идей, в чем бы ни заключалось это согласие или несогласие. А поскольку это восприятие может быть непосредственным или опосредованным, наше познание может быть двоякого рода.
7. Во-первых, когда ум без помощи какой-либо другой идеи, непосредственно воспринимает согласие или несогласие двух или более идей, например что два и два — четыре, что красное не есть синее, — это нельзя назвать разумом, хотя здесь наблюдается высшая степень очевидности (evidence). Ибо в данном случае нет необходимости в рассуждении или проверке, самоочевидность исключает всякого рода сомнения и неясность. Такие положения, настолько ясные сами по себе, что не нуждаются в доказательствах, поскольку их смысл сразу же понятен, обычно известны как аксиомы или максимы. И можно легко увидеть, что число их неопределенно и не ограничивается только двумя-тремя отвлеченными положениями, сформулированными (как все аксиомы) на основе наблюдений конкретных явлений: например, что целое больше любой своей части, что «ничто» (nothing) не может обладать какими-либо свойствами.
8. Но во-вторых, когда ум не может непосредственно воспринять согласие или несогласие каких-либо идей, потому что их нельзя подвести друг к другу достаточно близко для сравнения, он использует одну или несколько промежуточных идей для обнаружения их соотношения, подобно тому как я, последовательно измеряя ярдом два далеко отстоящих друг от друга дома, обнаруживаю, в какой мере они согласуются или не согласуются по длине, чего я не мог бы определить с помощью зрения. Так, на основании силы движения воздуха и пространства, которое он занимает, я знаю, что он обладает плотностью и протяженностью и что вследствие этого он представляет собою такое же тело (хотя я и не могу его видеть), как дерево или камень, с которыми он согласуется в упомянутых свойствах. В данном случае плотность и протяженность являются тем мерилом, с помощью которого я нахожу, что воздух и тело равны между собой или что воздух есть тело, так как плотность и протяженность согласуются с обоими. Мы доказываем делимость наимельчайшей, какую только можно себе представить, частицы материи, показывая, что все тела делимы, потому что каждая частица материи в равной мере является телом. И подобным же образом на основании делимости всех живых тел делается вывод об их смертности. Этот метод познания и называется собственно разумом (reason) или доказательством (demonstration), а предыдущий — самоочевидностью или интуицией. Его (разум. — Б. М.) можно определить следующим образом: та способность души, которая обнаруживает несомненность чего-либо сомнительного или неясного, сравнивая его с чем-нибудь достоверно известным.
9. Из этого определения со всей очевидностью следует, что промежуточная идея не может служить доказательством, если ее согласие с обеими идеями затронутого вопроса не является очевидным, и что, если для выявления согласия первоначальных идей потребуется более одной идеи, та же очевидность необходима для каждой из них. Ибо, если соединение всех частей доказательства не будет безупречным, мы вообще не сможем быть уверенными в выводе или заключении, при помощи которого мы соединяем две крайности; так что хотя самоочевидность исключает разум, тем не менее все доказательство становится в итоге самоочевидным. Еще более очевидно, что, когда у нас нет понятий или идей относительно какой-либо вещи, мы вообще не в состоянии о ней рассуждать; а когда мы не находим идей, даже промежуточных, которые должны показать свое постоянное и необходимое согласие или несогласие, тогда мы вообще не можем идти дальше вероятности. Хотя у нас есть идея обитаемого и идея Луны, однако у нас нет промежуточной идеи, которая показала бы такую необходимую связь между ними, чтобы мы были вынуждены прийти к выводу, что упомянутая планета обитаема, каким бы правдоподобным это ни могло казаться. И теперь, поскольку вероятность не является знанием, я изгоняю все гипотезы из своей философии[34], потому что, сколько бы я их ни признавал, мои познания не увеличились бы ни на йоту, а поскольку между моими идеями не выявилось бы никакой очевидной связи, я, возможно, принял бы неверную сторону вопроса за правильную, что равнозначно полному отсутствию знаний по затронутому вопросу. Когда я приобретаю знания, я получаю все удовлетворение, которым они сопровождаются; когда у меня достигнута всего лишь вероятность, я воздерживаюсь от высказывания своего суждения или же, если стоит затратить усилия, ищу несомненность.
Указатель имен
Абеляр П. 34, 35
Авл Геллий 145
Аддисон Д. 13
Акоста У. де 57, 58
Аллен И. 88
Анаксимандр 127
34
Это высказывание Толанда, перекликающееся с известным положением Ньютона «гипотез не измышляю», утверждало мысль о необходимости превращения философии в строго доказуемое научное знание и было направлено против бездоказательных схоластических спекуляций.