Сэр Уолтер отличался душевной широтой и даже мягкосердечностью. Он как-то выразил надежду, что у врагов есть основания его бояться, у друзей — любить; думаю, так, в целом, оно и было. Его веселость, доброта и ум, высокое положение, которое он теперь занимал в обществе, восхищали еще больше из-за умения их сохранять в обстоятельствах, сломивших бы человека более слабого. Сэр Уолтер отчаянно нуждался в деньгах. Я не имею в виду просто стесненные обстоятельства. Одно дело — бедность, совсем другое — долги сэра Уолтера. Прискорбная ситуация! — и тем более прискорбная, что в ней не было вины сэра Уолтера: сам он денег на ветер не бросал, но был сыном одного мота и внуком другого. Сэр Уолтер родился в долгах. Будь он человеком иного склада, все могло бы обернуться к лучшему. Имей он склонность к флотской карьере, ему, возможно, удалось бы сделать состояние на призовых деньгах[14+]; обладай он расположением к сельскому хозяйству, возможно, завел бы в своем поместье разумное землепользование и разбогател на зерне. Даже стань сэр Уолтер министром на пятьдесят лет раньше, он мог бы ссужать государственные деньги под двадцать процентов годовых и класть прибыль себе в карман. Однако что может современный политик? Он будет скорее тратить деньги, чем зарабатывать.
Несколько лет назад друзья в правительстве выхлопотали ему должность постоянного секретаря в Департаменте петиций, благодаря которой он получил особую шляпу, маленький предмет из слоновой кости и семьсот фунтов в год. Должность не предполагала никаких обязанностей, поскольку никто не помнил, что должен делать Департамент петиций и для чего нужен маленький предмет из слоновой кости. Однако потом друзья сэра Уолтера проиграли выборы, пришли новые министры и объявили, что упразднят синекуры. В числе многих ветвей, которые они отсекли от правительственного древа, оказался и Департамент петиций.
К весне 1807-го начало казаться, что политическая карьера сэра Уолтера близится к концу (последние выборы обошлись ему почти в две тысячи фунтов). Его друзья были в отчаянии. Одна из знакомых сэра Уолтера, леди Уинзелл, отправилась в Бат и там на концерте итальянской музыки свела знакомство с некими дамами по фамилии Уинтертаун, вдовой и дочерью. Неделю спустя леди Уинзелл написала сэру Уолтеру: «Это именно то, чего я всегда для вас желала. Мать грезит великосветским браком и возражать не станет — а если и станет, полагаю, вы сумеете ее обворожить. Что касается денег! ах, мой друг, когда она назвала сумму приданого, у меня слезы выступили на глазах! Как бы вам понравилась тысяча в год? Не буду ничего говорить касательно самой юной особы — увидев своими глазами, вы станете хвалить ее мне куда красноречивее, чем я могу сделать это в письме».
Около трех часов в тот самый день, когда мистер Дролайт слушал итальянскую певицу, Лукас, лакей мистера Норрелла, постучал в дверь дома на Брансвик-сквер, куда мистера Норрелла пригласили для встречи с сэром Уолтером. Посетителя впустили в дом и проводили в красиво обставленную гостиную на первом этаже. По стенам висели огромные живописные полотна в массивных золоченых рамах. Все они изображали Венецию, однако день выдался пасмурный, лил холодный дождь, и Венеция — город, состоящий из равных частей залитого солнцем мрамора и залитого солнцем моря, — утонула в лондонском сумраке. Бирюза волн, белизна облаков и редкие проблески золота отдавали зеленоватой серостью. Время от времени ветер бросал в окна струи дождя (печальный звук); в сером свете полированные поверхности шифоньеров и письменных столов превратились в черные зеркала. При всем своем великолепии комната выглядела на удивление неуютной; не было ни свечей, чтобы развеять мрак, ни огня в камине, чтобы прогнать холод, как будто хозяин или хозяйка обладает великолепным зрением и никогда не зябнет.
Сэр Уолтер Поул поднялся, чтобы поприветствовать мистера Норрелла и представить его миссис Уинтертаун и ее дочери, мисс Уинтертаун. Хотя сэр Уолтер говорил о двух леди, мистер Норрелл видел только одну: даму зрелых лет, властную и преисполненную величавого достоинства. Это несколько озадачило мистера Норрелла. Он подумал, что сэр Уолтер ошибся, но не захотел перечить ему в самом начале беседы. В легком замешательстве мистер Норрелл поклонился властной даме.
— Рад познакомиться, сэр, — сказал сэр Уолтер. — Я о вас наслышан. Весь Лондон только и говорит, что об удивительном мистере Норрелле, — и, повернувшись к властной даме, добавил: — Мистер Норрелл — волшебник, весьма известный в родном Йоркшире.
Дама уставилась на мистера Норрелла.
— Я ожидал увидеть вас совершенно другим, — продолжал сэр Уолтер. — Мне сказали, что вы ПРАКТИКУЮЩИЙ маг — надеюсь, вы не обиделись, сэр, просто мне так говорили. Я очень рад, что ошибся. Лондон кишит самозваными чародеями, которые выманивают деньги у простаков, обещая им что-то несусветное. Вы знаете Винкулюса, у него еще палатка возле церкви святого Христофора на Бирже? Он — худший из них. Вы — маг-теоретик, я полагаю? — Сэр Уолтер ободряюще улыбнулся. — Однако мне сказали, что у вас какая-то просьба, сэр.
Мистер Норрелл попросил прощения, но сказал, что он действительно практикующий маг; сэр Уолтер сделал удивленное лицо. Мистер Норрелл выразил надежду, что не уронил себя в его мнении.
— Нет, нет, ни в коем случае, — вежливо пробормотал сэр Уолтер.
— Заблуждение, которое вы разделяете, — произнес мистер Норрелл, — я имею в виду взгляд, будто все практикующие маги не более чем шарлатаны, — есть результат постыдного безделья английских магов в последние двести лет. Я совершил одно чародейство, которое жители Йорка любезно назвали удивительным — и все же говорю, сэр Уолтер, что любой заурядный волшебник сделал бы не меньше. Общая летаргия лишила нашу страну поддержки и оставила нас беззащитными. Именно это я и пытаюсь исправить. Другие волшебники способны пренебречь своими обязанностями, я — нет; я прибыл сюда, сэр Уолтер, чтобы предложить помощь в нынешнем затруднительном положении.
— В нынешнем положении? — переспросил сэр Уолтер. — Вы о войне? — Он широко открыл маленькие черные глазки. — Мой дорогой мистер Норрелл! Что общего у магии с войной? Или у войны с магией? Конечно, в Йорке вы добились великого успеха, и, надеюсь, домохозяйки были и впрямь благодарны, но не представляю, как можно применить такое волшебство на войне! Верно, солдаты очень грязны… — Сэр Уолтер хохотнул, — однако это не главная их забота.
Бедный мистер Норрелл! Он не слышал историю Дролайта о том, как феи перестирали йоркцам одежду, и теперь пришел в ужас. Он заверил сэра Уолтера, что ни разу в жизни не стирал белье — ни волшебством, ни каким-либо иным способом — и поведал о подлинном своем свершении. Однако, странное дело: захватывающие дух чудеса он описывал в обычной сухой и скучной манере. Сэр Уолтер остался под впечатлением, будто происшествие со статуями в Йоркском соборе было весьма унылым событием, и хорошо, что он в это время находился в другом месте.
— Вот как? Что ж, любопытно. Однако я все равно не совсем понимаю, как…
Тут кто-то кашлянул. Сэр Уолтер замолк, словно прислушиваясь.
Мистер Норрелл оглянулся. В самом далеком и темном углу комнаты лежала на оттоманке девушка в белом платье, закутанная в белую шаль. Она лежала очень тихо, прижимая к губам платок. Поза, неподвижность — все в ней говорило о тяжелой болезни.
До сей минуты мистер Норрелл был убежден, что в углу никого нет; он изумился не меньше, чем если бы девушка возникла там по волшебству. Покуда он смотрел, девушка зашлась в приступе кашля.
14+