Подобно сказочному герою, мистер Норрелл обнаружил, что средство к исполнению цели давно у него в руках. Даже у волшебников есть родственники; вот и у мистера Норрелла имелся дальний родич (по материнской линии), который однажды набрался наглости написать ему письмо. Дабы пресечь дальнейшие поползновения такого рода, мистер Норрелл отправил молодому человеку восемьсот фунтов, о которых тот просил и которые, как ни прискорбно, отнюдь не умерили его эпистолярного пыла. Родственник усугубил свой грех, отправив второе письмо, в котором выражал благодетелю самую горячую признательность и писал: «…посему я и мои друзья отныне целиком на вашей стороне и готовы голосовать на следующих выборах в соответствии с вашими пожеланиями; а буде у меня возникнет какая возможность вам услужить, любые ваши распоряжения станут большой честью и случаем возвыситься в глазах общества для вашего покорного слуги Уэнделла Маркворти».
До сих пор мистер Норрелл не пытался возвысить мистера Маркворти в глазах общества, оказав ему честь своими распоряжениями, но тут выяснилось (усилиями мистера Чилдермасса), что на деньги, полученные от благодетеля, мистер Маркворти купил себе и брату места клерков в Ост-Индской компании. Они отправились в Индию и через десять лет вернулись богачами. Не получив от первого покровителя никаких указаний, как ему голосовать, мистер Маркворти решил следовать советам своего начальника в Ост-Индской компании, мистера Боннела, и убедил друзей поступить так же. Он сумел стать весьма полезным для мистера Боннела, который в свою очередь был дружен с одним политиком, сэром Уолтером Поулом. В мире политики и коммерции каждый кому-то обязан, а кто-то другой обязан ему, так что возникает длинная цепочка обещаний и обязательств. В данном случае цепочка протянулась от мистера Норрелла к сэру Уолтеру Поулу, а сэр Уолтер Поул в то время занимал должность министра.
6. «Магия малопочтенна, сэр»
Октябрь 1807 года
Трудно тогда приходилось министрам.
Война шла то скверно, то очень скверно, и все дружно ненавидели кабинет. Порой часть вины за очередную неудачу удавалось возложить на конкретного человека, но в целом все в один голос винили министров; им же, бедолагам, оставалось винить друг друга, что они и делали все чаще и чаще.
Не то чтобы министры страдали тупостью, – напротив, среди них встречались блистательные умы. Не были они поголовно мерзавцами – среди них попадались безупречные семьянины, любящие детей, музыку, собак и живопись. И все же кабинет был настолько непопулярен, что, если бы не речи министра иностранных дел, вряд ли удалось бы провести хоть один вопрос через палату общин.
Министр иностранных дел был несравненным оратором. Как бы низко ни стояло правительство в общественном мнении, стоило министру иностранных дел заговорить – ах! насколько в ином свете все представало! Как быстро все дурное оказывалось виною прежнего кабинета (ужасных людей, совмещавших общую тупость с коварством умыслов). Что касается нынешнего кабинета, со времен Античности мир не видел мужей столь добродетельных и столь оклеветанных врагами. Все они мудры, как Соломон, благородны, как Цезарь, бесстрашны, как Марк Антоний; никто более министра финансов не напоминает Сократа своей честностью. Увы, несмотря на все эти добродетели и дарования, министрам никак не удавалось добиться успеха в борьбе с Францией, и даже самый их ум вызывал нарекания. Сельские джентльмены, читая в газетах речь того или иного министра, бормотали себе под нос, что он, видать, умный малый. Однако сельские джентльмены сильно подозревали, что в уме есть что-то не британское. Такого рода непредсказуемая гениальность была свойственна в первую очередь заклятому врагу Англии, императору Наполеону Бонапарту; сельские джентльмены ее не одобряли.
Сэру Уолтеру Поулу было сорок два. Печально, но факт: он отличался таким же умом, как остальные члены кабинета. Он успел перессориться с большинством выдающихся политиков эпохи и как-то в разгар пьяного кутежа получил по голове бутылкой мадеры от Ричарда Бринсли Шеридана. Впоследствии Шеридан заметил герцогу Йоркскому: «Поул принял мои извинения самым джентльменским образом. По счастью, он так нехорош собой, что лишний шрам никак не испортит его внешность».
На мой взгляд, он не был столь уж нехорош собой. Действительно, черты его были чрезвычайно дурны: лицо, в полтора раза длиннее обычного, крупный, заостренный на конце нос, глаза – два умных куска угля и щетинистые брови, похожие на очень мелких рыбешек, отважно бороздящих безбрежные просторы лица. И все же, взятые вместе, уродливые черты составляли довольно приятное целое. Если вы видели это лицо в покое (гордое, с легким оттенком меланхолии), вы воображали, будто оно всегда так выглядит и неспособно выразить какое-либо иное чувство. Коли так, вы в корне ошибались.