Помогало и то, что несколько видеокамер записывали, как играл каждый из нас, а потом на получасовых перерывах мы прокручивали видео-записи сразу на четырёх экранах через видеопроекторы с жидкокристаллическими излучателями. Вообще, у меня в доме была «куча» видео-приставок JVC, «куча» видеопроекторов «Rainbow», «куча» стационарных видеокамер высокого разрешения, расположенных по всей усадьбе. Стационарные камеры записывали каждый на свой бобинный видеомагнитофон.
Для видеооборудования была отведена целая комната, названная нами «видеостудия», где Лёша Пузырёв «нарезал» клипы и монтировал ролики. Получалось у него, скажу откровенно, так неплохо, что после просмотра первой, собранной им песни, мне захотелось сделать его штатным видео-мастером. Иногда мы репетировали на улице, иногда выезжали в Париж с инструментами и всегда с нами имелись видеокамеры. Пригодятся, я думал, для видеороликов. Так оно и получилось.
Через три недели я купил билеты на чартерный рейс и мы вылетели в Москву. Чартерный рейс был тем хорош, что вёз туристическую группу, а у туристов, как известно, багаж невелик. Зато у нас было с собой и шмутья, и радиоаппаратуры предостаточно. Мне не было известно, что задумает «Москонцерт». По идее, на время гастролей они должны будут «передать» меня в Россконцерта, занимавшийся гастролями зарубежных музыкальных коллективов в Российской федерации. Как и Союзконцерт в союзных республиках. У меня и контракт, на самом деле, был подписан тройственный: с «Россконцертом» и с «Москонцертом».
У «Россконцерта» своих артистов не было. Он брал их по филармониям и отправлял на гастроли на запад наших, и завозил из за рубежа чужих и тоже передавал их в республики. Вот поэтому я ехал в Москву с тревожным сердцем. Хотя, не только по этому. Гэбэшная составляющая меня тоже очень напрягала.
Полковник мне говорил, что я ухожу закордон нелегально аж для всего Комитета. Сейчас я перехожу границу официально и с поддержкой КГБ. Так вот, кто я теперь, по сути, я не понимал. Полковник мне сказал, вести себя так, будто я настоящий француз. Да и ладно. Но, как я потом проявлюсь в «своём» «первом образе Евгения Семёнова», мне было не понятно. По словам того же полковника, который уже стал генералом, тому Евгению подняли по метрикам возраст до семнадцати лет, на момент моего перехода, «отправили» на работу в закрытый НИИ лаборантом, провели заочное обучение в МФТИ и сейчас я мог перейти на очное отделение сразу на пятый курс.
Такой вариант нами обговаривался, но сыграло то, что партийное руководство клюнуло на французского певца-музыканта, готового распропагандировать СССР на западе, фактически за свои деньги издав альбом, посвящённый Советскому Союзу и предстоящей Олимпиаде в Москве. Я даже обещал нарисовать на конверте пластинки Кремль, для чего вёз мольберт, краски и намеревался просить разрешения на «пленер» на Красной Площади. Пока мои музыканты отдыхают и решают свои проблемы, я хотел сделать акварельные зарисовки Москвы, чтобы потом в Париже устроить свою выставку.
А вообще-то, мне хотелось задержаться до ноябрьского военного парада, чтобы зарисовать его. В принципе, для того, чтобы отработать концертную программу времени у меня было предостаточно. В конце концов, сыграем под фонограмму. Музыкантов я уже приучил, что иногда такими вещами можно и нужно пользоваться, чтобы не подвести зрителей. Всякое в жизни бывает. Особенно, если у тебя по четыре концерта в день, как было у нас когда-то. Да-а-а…
Нас встретила представитель «Россконцерта» Маша, мы получили свой багаж, и погрузили его в грузовик зил. Автобус «ЛИАЗ» отвёз нас, как сказала Маша, на «нашу базу». Нашей базой, к моему удивлению и к ещё большему удивлению моих коллег, оказалось МГУ, что на Воробьёвых горах.
— Пока вы будете обитать в помещении и на сцене театра МГУ, — сказала Маша.
— Охренеть, — сказал Саша Барыкин. — Отсюда, кажется год назад, попёрли какой-то авангардисткий театр и сцена пока пустует. МГК распорядилось закрыть. А нас, значит, вместо них разрешили? Феноменально! Может быть разрешат обкатать программу на студентах?
— Для того и поселили вас к ним. Готовы уже сейчас попробовать?
— Сейчас? — удивились все.
— Готовы-готовы, — утвердительно покивал головой я, полагая, что для того, чтобы «раскачать» фойе театра МГУ, той аппаратуры, что он привёз, вполне достаточно.
Мне был прекрасно известна эта площадка, где мы когда-то в девяностых даже занимались каратэ. Сам зал театра был великолепен во всех отношениях, особенно своей акустикой. А вот фойе слегка эхонировало. Но ведь не обязательно вытаскивать аппаратуру в фойе. Пусть в зрительном зале слушают.
— Хорошо, что там театра нет, — подумал я. — Можно будет пульты настроить.
— Мы правильно поняли, что сейчас в театре мы будем одни?
— Да, правильно, — сказала Маша. — Можем договориться про общежитие.
Я удивлённо воззрился на представителя «Россконцерта».
— Общежитие? Кому?
— Ну, вам. Или вашим товарищам. Вы же иногородние?
Я обернулся к «товарищам». Они прыснули, едва сдерживая смех. Я тоже улыбнулся.
— А вы знаете, давайте, — сказал я. — Только у меня прописка Парижская.
— Ничего страшного. У нас в МГУ учатся и студенты из зарубежных стран.
— Так вы из МГУ? — спросил я, почему-то с облегчением.
— Да.
— А я думал, из «Росконцерта».
— Я — комендант Дома культуры МГУ, — горделиво произнесла Маша. — Театр в моём заведовании. Кроме театра у меня ещё спортзалы и другие места культурного и спортивного пользования.
— Здорово. Вам же нужна комната в общежитии?
— Общага МГУ? — задумчиво произнёс Виталик. — Никогда там не был.
— Будешь, — сказал и хохотнул Буйнов. — Я пас. Жена узнает, из дома выгонит.
— И я — пас.
— И я.
Желающих получить комнату в общаге МГУ не нашлось.
— Ну, тогда и я пас. Отдельную комнату ведь не дадут на одного?
— Почему не дадут. Вы проходите по заявке Московского Городского Комитета КПСС. Распоряжение на шесть отдельных комнат в особом крыле общежития, предназначенных для особо-важных персон.
— Обалдеть! — вырвалось у Буйнова. — Особо важных персон. Кому сказать, не поверят. Тогда мне — однозначно.
— И мне!
— И мне!
— И мне!
— А вы, Машенька, ничего не перепутали? — спросил я настороженно.
— Я никогда ничего не путаю, — так же горделивоо произнесла комендант Дома Кльтуры МГУ.
Театр МГУ меня снова поразил величием и мраморным великолепием.
— Тут лебединое озеро играть, а не рок, — подумал я, взойдя на сцену и оглядывая зал.
— О! — выдохнул я в зал, напрягая нижний резонатор.
— Охрененная акустика! — восхитился Саша Буйнов. — Тут, чтобы зал качнуть, и стоваттников хватит.
Пока студенты, тихо переговариваясь, рассуждая, кого это к ним занесло, затаскивали аппаратуру, мы осматирвали сцену, её коморки и гримёрки со складом атрибутики.
— Мест на тысячу, — уверенно сказал Саша Барыкин, оглядывая зрительный зал. — Солидная площадка. Не уж-то разрешат шумнуть?
Тут появился Виталик, он оставался за старшего на разгрузке.
— Закончили, шеф, — сказал он. — Никто не забыт и ни что не забыто. Грузовик отпустил, всё равно он, собака дикая, везти наши вещи отказался.
— Перегрузите в автобус. Мы уже договорились.
— Ок-кей! Тут тимуровцы свою помощь предлагают в расстановке аппаратуры. Допустим? Иногда бывает полезно.
— Пусть будут. Пуст фамилии напишут.
Мальчишки — их было десятеро — потолклись в сторонке и принесли список. Я взял и спрятал в карман.