Которую ты больше не ешь…
Ну почему… ты стала другой женщиной,
Ну почему ты больше не ты,
Ну почему ты не сказала этого раньше,
Кто не любит, никогда не будет любим.
Когда приходит вечер,
И воспоминание потихоньку исчезает,
Грусть в сердце,
Открывает пустоту бòльшую, чем море,
Бòльшую, чем море…
Ну почему ты не сказала этого раньше,
Кто не любит, никогда не будет любим.
Что ты сделала с нашей любовью?
Она превратилась в холодную дрожь.
Смех, наши ужины —
Уже невозвратимые сцены.
Я больше не твоя мысль,
Я больше не твоя настоящая любовь,
Я сладость с горьким привкусом,
Которую ты больше не ешь…
Ну почему ты не сказала этого раньше,
Кто не любит, никогда не будет любим.
[1] ЗОЖ — здоровый образ жизни.
[2] Elton John — «Rock n» Roll Medley' — https://rutube.ru/video/40650b76dd481008aed20164f960c791/?r=plwd
[3] Adriano Celentano «Confessa» — https://youtu.be/78NELYY11Vw
Глава 4
— Ты, ты, ты, — что-то пыталась сказать Сьюзи, но не могла, потому, что дослушав мой перевод, она снова разрыдалась.
— Да ты чего, в самом деле? — разозлился я. — Ну, что за сопли, Сьюз⁈ Это же просто песня!
— Ага, песня! Ы-ы… А зачем ты именно сейчас её спел? Ы-ы-ы… Чтобы что?
Я присел рядом с ней на кровать, приобнял за плечи, притянул к себе и стал целовать её голову. Потом я притянул её к себе ещё ближе и получилось, что она леглана мои руки, словно маленький ребёнок. Почему-то, видимо рефлекторно, я начал раскачиваться вперёд-назад, словно укачивая её.
Она всхлипывала и молчала, я тоже молчал и думал, что у нас с ней будет дальше. Так продолжалось минут десять. Уже и спина моя стала наливаться свинцом. Да и ей было не очень удобно, хоть она и развернулась, положив ноги на кровать и прильнув по мне грудью и закинув руки мне на шею.
— Эта песня, больше похожа на мою жизнь, — вдруг сказала она.
— Почему? — спросил я.
— Долго рассказывать. Меня в юности часто обижали и бросали. Мы же с детства с сестрой и братом по кабакам играли. И наш отец был музыкантом. Мой старший брат очень хороший музыкант. Это он меня научил играть почти на всех инструментах. Даже на барабанах.
— Да, ты здорово стучишь! Наверное, лучше меня.
— Ага! Не надо врать! Ты стучишь круто!
Она вздохнула.
— Ты всё делаешь круто! Почему! Откуда ты? С Луны свалился? Или с Марса? Ты, наверное, инопланетянин? Так не бывает, чтобы зубрила был музыкантом. А ведь ты зубрила, раз собрал компьютер. Я узнала, что это такое. Чтобы его собрать, нужно знать физику, а её у нас в классе знали только три человека. Учитель и два зубрилы.
— Школы разные бывают. Вот в нашей, то есть этой, которая здесь в Лондоне, собрались почти все зубрилы по физике, математике, химии. Все очень способные ребята, которые хотят знать больше и потом применять свои знания в своей профессии. С этого года к нам приедут даже из Европы. О! Кстати про Европу… Знаешь для чего я спел эту песню?
Сьюзи уже успокоилась было, но тут вдруг вспомнила, что уже давно не плачет и снова стала всхлипывать. Я решил продолжить не смотря на сырость.
— Ты права, итальянские песни очень лирические. Они или сумасшедше весёлые, или безумно грустные, Хочешь спою весёлую песню?
— Не хочу — капризно буркнула Сьюзи.
— Ну, хорошо не буду. У меня есть ещё несколько песен на итальянском. Как-то я баловался с этим языком. Там смешная рифма получается. Так, что, можно записать несколько итальянских песен и выпустить синглы в Италии Есть у меня и на французском языке. Я много прикалывался.
— Ты и французский знаешь?
— Ерунда! Так же как и итальянский. Эти песни имеют такой смысл, что можно петь поочереди. Сначала ты, потом я, потом снова ты. И наоборот. Даже эту, что я спел, можно так спеть.
— Не-не! Эту песню должен петь только ты. Все девчонки будут рыдать у твоих ног.
Она чуть отстранилась и заглянула мне в глаза и вдруг сказала.
— Я себя ненавижу!
— Чего вдруг? — удивился я. — Нельзя так говорить про себя! Нас и так мало кто любит. А если и мы сами себя не будем любить, тогда зачем вообще жить?
— Я тоже часто себе задаю этот вопрос.
— Э-э! Ты прекращай!
— Ну, ты же сам сказал, что меня не любишь.
— Ну-у-у… Наконец-то железная Сьюзи заговорила о любви. Что ты мне тогда говорила, когда мы с тобой первый раз поцеловались? Что терпеть не можешь эти слюни. Эти щенячьи нежности… Говорила? Ну? Скажи? Говорила?
— Отстань. Подумаешь? Когда это было. Я тогда тебя совсем не знала и думала, что ты такой же, как и все парни.
— А теперь узнала? — спросил я и хмыкнул.
— Узнала, — прошептала она.
— И что, другой? — спросил я.
— Другой, — прошептала она. — Точно — другой. Я же говорю, — ты инопланетянин.
— Ха! И в чём же выражается моя инопланетность?
Сьюзи некоторое время молчала, потом сказала:
— Ты заботливый, как моя мама. Не как отец, а как мама. Ребята у нас все эгоисты. Думают только о себе. Да все у мес думают только о себе. А ты, с какого-то хера, заботишься обо мне, о Ленни, об этих пидорах. То водичку вскипятишь в чайнике не на себя одного, а на всех, мать твою. То начнёшь поднимать нам всем настроение разными прикольными историями, когда всем тошно. Не думаю, что ты хочешь таким способом задобрить нас. Тебе, я вижу, по херу, играешь ты с нами или нет. Тут что-то другое. Думаю, это — привычка. Это, наверное, ты у индусов набрался вежливости. Они там, кажется, даже коров не едят. А буддисты веником перед собой метут, чтобы жучков не раздавить.
Она снова отстранилась от меня и я для равновесия тоже вынужден был отклониться назад, чтобы не завалиться вместе с ней вперёд. Вот была бы «хохма»! Видно, что она ждала ответа на вопрос. А я понял, что она меня раскусила, как тонкую скорлупу арахиса.
— Просто ты мне очень нравишься. Давно нравишься.
— Как давно? — спросила она кокетливо шмыгая носом и снова пряча лицо у меня на грудь.
— Мне кажется — вечность, — прошептал я.
— Небось, похабничал на мой постер? — хмыкнула Сьюз, как всегда назвав вещи своими именами не стесняясь в выражениях. Видно было, что она выросла среди мужиков. Меня это раньше шокировало, но теперь я уже привык к её похабщине. Но сейчас решил её проучитб, ибо она затронула мои чистые стороны души.
— Я срисовывал тебя с конвертов пластинок. Потом сделал плакат в полный твой «великанский» рост. Клал его на пол и…
— Фу-фу-фу! — фыркнула Сью. — Не хочу слышать!
— Ха-ха! Да, пошутил я! Успокойся! Картинка была маленькой, как и конверт пластинки. Даже меньше, зато она помещалась под размер школьного дневника и постоянно была со мной.
— Что за дневник? Записная книжка?
— Бля, — выматерился я. — У них же нет дневников в нашем понимании этого слова. Им туда не ставят отметки и не пишут замечания.
— А где теперь эта картинка?
— Со мной. В вещах лежит, — соврал я.
— Покажешь?
— Обязательно, но потом. Мне нужно набраться смелости. Она не очень хорошо получилась. Я тогда только учился рисовать.
— Ну, покажи-покажи, — заканючила Сьюз и даже стукнула меня кулачком в грудь.
— Нет, моя хорошая. И не капризничай.
— Ты защищаешь от меня своё личное пространство? Значит ты мне ещё не веришь?
— А ты мне?
Она промолчала.
— Вот видишь! У нас с тобой ещё всё впереди. И радости, и печали. Это, если ещё будет это «у нас».
— Радости и печали…
Сью задумалась, а потом как-то крутнулась, развернувшись на моих руках, снова опустив ноги на пол, оттолкнулась ими и завалив меня на спину, расположилась на мне в полный рост.
— А ты точно этого хочешь? — спросила она прищурив правый глаз.
Она была «леворукой» и точно таким образом целилась из револьвера, из которого научилась стрелять лет в четырнадцать.