— Для издательства песен, наверное, нужно разрешение авторов. Я-то не против, а вот Юра Ряшенцев сейчас судится с Хилькевичем. Не понравилось ему, что одну песню написал не он, а Смехов. Стихи у неё, де, говно, и пусть, де она идёт под авторством Смехова в титрах. Да и сценарист Марк Розовскиий судится с Хилькевичем. Тот ему денег не хочет платить за сценарий. Потому фильм сейчас и лёг на полку и когда выёдет в прокат, не известно. А до этого выпускать песенник не имеет смысла.
— Ну да, ну да… С автором текстов надо договариваться. Это с композитором не надо, а с поэтом — однозначно надо. Ещё и гонорар платить придётся. Как он, Рашенцев? Нормальный мужик?
Не знал я про такие заморочки с «Мушкетёрами».
— Нормальный.
Я знал Рашенцева, как главного поэта песенника, основу российского музыкального кино. Как никто другой он написал огромное количество хороших песен к хорошим кинофильмам. Но я не знал его лично.
— Познакомишь нас? — попросил я.
— Не вопрос.
— Хотел бы организовать новогодний концерт в Театре. Может выступят твои ребята? — я мотнул головой на резвящихся, как дети на полянке перед домом музыкантов.
— Они хотели немного подзаработать: подарки детям, то, сё… У ребят спросить надо.
— Платить будем по средним ставкам. Обговорим их при согласии участия в концерте. И ещё… Как ты, Максим Исаакович, отнесёшься к тому, что я у тебя Константина украду?
— В смысле, украдёшь? — вскинул на меня брови Максим и перевёл взгляд на Никольского, который тоже округлил от удивления глаза.
— Хочу попросить его помочь мне по музыкальной части. Сам понимаешь, не смогу я заниматься всеми проектами одноверменно.
— А он сам в курсе? — улыбнулся Дунаевский.
— Уже да, — улыбнулся я.
— По музыкальной части? — нахмурившись, спросил Никольский. — Это что надо делать?
— Помогать ребятам. Ты же хороший гитарист и музыкант! И главное — у тебя есть чувство вкуса. У Стаса Намина много твоих аранжировок. Один «Старый Рояль» многого стоит. Оклад нормальный положу. Учиться в музыкальном училище сможешь.
— Нормальный оклад — это какой?
— Э-э-э… А тебе сколько хватит?
— Э-э-э…
Никольский почесал затылок.
— Э-э-э… Рублей двести, хотя бы.
— Преемлимая сумма, — кивнул я.
— Хороший оклад, — подтвердил Дунаевский. — Такие деньги в филармонии получить, это надо попахать.
— На себя поработаешь! — продолжил я искушать. — Всё, что придумаешь, сыграем и запишем. У меня кое что есть сыграть. Тут поиграем концерты. И в своё удовольствие. И на радость людям.
— Твой «Поворот» — сильная вещь! — сказал Никольский.
— Подтверждаю, — кивнул головой Дунаевский.
— Что у тебя за песни? Если похожие на «Поворот», то я согласен на совместное творчество.
— А, вот, кстати… Сейчас покажу.
Я сходил в дом и вынес гитару. Было относительно тепло, а гитара всё это время стояла в прохладном «предбаннике», так что я не опасался, что её поведёт и она расстроится.
— Сыграю одну песенку.
— Не опасаешься голос на холоде посадить? — спросил Дунаевский, качая головой.
— А! Потихоньку, — сказал я и показал на бросающийся языками пламени костёр с которого уже были сняты все шашлыки. — Навеяло, кхе-кхе… Всё отболит, и мудрый говорит: каждый костёр когда-то догорит. Ветер золу развеет без следа[1]…
Отыграв и отпев, сказал:
— Есть ещё такая… Бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов ни музыки, ни сил… [2]
— Хорошие стихи, — одобрил Дунаевский. — И мелодия неплохая. Музыки я не услышал, но это ничего. Обработать если…
— Хорошие стихи. С ними можно выступать. Но… Я не люблю, когда мной руководят. Деньги мне нужны, конечно. И мне нужно закончить наконец-то музыкалку. Но… Когда мной начинают командовать, я не люблю. Вот Иссакыч — душа, а не руководитель.
— Да, попробуй, Костя. Вдруг получится? А понадобишься, и у меня сможешь подработать. Пьер не зажлобится, отпустит. Правда, Пьер? Отпустишь же, мне Костю, если надо будет песню записать?
— Приходите и записывайте. Какой вопрос. Любой каприз за ваши деньги.
— Хе-хе… Молодец. С него точно будет толк, Костя. Он точно знает, чего хочет.
— Подумать можно? — спросил Никольский.
— Думай, но не долго. Мне нужно, чтобы с моими ребятами кто-то занимался. Им нужен лидер. Они сейчас на подъёме и их нельзя бросать. И если откажешься, на наши отношения это не повлияет, так и знай. Но у меня остаётся предложение по совместной группе. Кстати ещё скажу, что позову и Романова Алексея. Ему тоже коллектив подбирать будем.
— А Маргулис с Кавагое? — удивился Никольский. — Они же Романова зовут в группу и ты им, вроде, обещал с аппаратурой помочь.
— Помогу, однозначно. Но и ты, и Романов музыканты-лидеры и отличные сочинители песен. Вам не нужны такие сильные лидеры, как Кавагое или Маргулис. Женя — тот просто по своей натуре… Ну ты понял… Распадутся они и года не пройдёт. Попользуются песнями Романовскими и уйдут дальше. Кавагое — амбициозен. Маргулис всё в джазо-блюз скатывается и всех туда тянет. Оно вам надо? Набирайте коллективы под себя и творите. Аппаратуру я вам дам.
— Он дело говорит, — закивал одобрительно головой Дунаевский. — Если есть желание творить и играть своё, прислушайся к совету Пьера.
— Можете даже вместе с Романовым начать. У него есть песни, у тебя есть песни. Вот и играйте. Концертами я вас обеспечу. Хоть завтра заходите в Театр. Ребята уже ваши песни играют.
— Ты их натаскиваешь? — спросил Никольский. — Зачем?
— Хорошие песни, почему их не играть?
— Если ты их натаскиваешь, как сам играл, то мне и делать нечего.
— Ну, не скажи. Работать там ещё много, но ты прав. Уже сейчас можно с ними выступать. На новый год мы точно будем играть твои песни. Ты с нами? Денег заработаешь.
Никольский оглянулся на Дунаевского.
— Душит в дружеских объятиях как удав.
— Капиталист, — уважительно кивнул мэтр.
— Я буду у тебя через неделю. Съездить кое куда надо. А ребята пусть готовятся. Когда у вас новогодний концерт?
— Тридцатого в субботу.
— Тридцать первого в воскресенье. Почти целый день с двенадцати часов и до часа ночи семьдесят девятого года. Рок-марафон. С ёлкой и курантами в полночь. С фейерверком у памятника Ломоносову. И танцами на улице.
— Что играть будете?
— А хрен его знает⁈ — рассмеялся я. — Если честно, то пофиг. Есть всякого… Хоть двумя ложками ешь. И фирмы полно и русских песен. Плюс вы ещё придёте, другие группы. Это будет даже не капустник, а солянка. Записывайтесь.
— Интересная идея. И вам это всё разрешат? — изумлению Дунаевского не было границ.
— Уже согласовано всё на уровне горкома партии и КГБ. Ночью на улицу трансляция пойдёт. К этому времени, что-нибудь чисто новогоднее подберём.
— А у тебя есть «чисто новогоднее»?
— Конечно есть, — уверенно сказал я. — Я же говорю, хоть двумя ложками черпай. Уже сейчас у меня репетируют десять полноценных коллективов с разными репертуарами.
— Можно посмотреть? — попросил Дунаевский.
Я покрутил головой.
— Приходы, увидищь, — с грузинским акцентом сказал я. — Всему своё время, дарагой.
— Чувствую, это будет бомба, — сказал Максим Иосифович.
— Посмотрим, — пожал плечами я.
— Мы — точно будем, — сказал Дунаевский. — Запиши нас часов на девятнадцать, окей?
— Замётано. Спас Намин тоже грозился придти, Кузьмин с какими-то ребятами.
— С Самоцветами, что ли? — удивился Никольский.
— Не-не, — засмеялся я. — Это не наш формат. Приходил намедне. Тоже сговорились ему музыкантов подобрать.
— Это какой Кузьмин? Володя? Из Самоцветов? А он разве поёт сольно?
— Поёт, — кивнул я. — У него интересная манера, кстати. И тембр похож на вокалиста из Santa Esmeralda. Я его в свой номер вставлю. Будет петь «House Of The Rising Sun», как тот же Сантана.
— И он согласится? — удивился Никольский.