— И что сейчас делать? — спросил я, мысленно поднимая лапки.
— Менять репертуар. У тебя много хороших стихов, например: «Белые розы». И музыка… Меньше басов, Женя. Низкие частоты будят низшие инстинкты: агрессию, например. Это, как большие барабаны. Ведь они побуждали воинов к битве. Побуждали идти на копья. Туманили разум, понимаешь? Там-тамы индейские, когда бьют, вызывают у людей тревогу. Понимаешь?
— Понимаю! — вроде, как грустно произнёс я.
На самом деле я был, во-первых, практически полностью согласен с первым секретарём, во-вторых, у меня были и такие песни, о которых он говорил, а в третьих, грех было с ним спорить, ведь он не «рубил» моё творчество на корню. Он давал возможность сделать то, что я хотел, но, просил снизить мощность идеологического взрыва, в музыкальном, так сказать, эквиваленте. И какой смысл мне был с ним спорить?
Если бы мы «вывалили» на школьные массы всё то, что я хотел сначала и нас бы потом «взгрели», это было бы одно дело. Пожурили бы, наверное. А может быть кого-то из комсомола исключили. Из пионеров… Да-а-а…
А сейчас, после разговора в райкоме, мой демарш, кроме как огромными проблемами в моей дальнейшей судьбе, ничем не кончится. Зато закончится моя публичная музыкальная деятельность. Я стал бы таким же «анднграундом», как и всякие «Машины времени», которые потом кичились тем, что боролись с советской властью. Подпольщики, блять…
Даже Стас Намин заявлял, что был антисоветчиком, хотя был внуком известного всем Анастаса Микояна и КГБ помогало ему выпускать пластинки. Как и многим другим рок-музыкантам, кстати. Весь «андеграунд» и «рок» находились под колпаком Пятого управления КГБ СССР и играли только потому, что им разрешали. К Перестройке готовились. А пока время бунтовать ещё не пришло.
Вполне возможно, что и я уже «под колпаком у Мюллера». Хотя… Слишком высокого я о своей персоне мнения, наверное. Хотя… Сообщать же они должны кураторам о всяких идеологических ЧП. Да-а-а…
Я не был антисоветчиком ни в своём теле, ни, тем более, в этом. Мне не хотелось разрушать этот строй, а чуть было не разрушил. Или, скажем скромнее, не внёс в молодые неокрепшие умы и сердца смуту. Скорее всего, «мои» песни прозвучали бы сейчас, как «цоевские» «Мы ждём перемен».
— Да, мне хочется играть красивую музыку, — думал я. — Ну так и сделай свою музыку. Не можешь писать стихи, бери написанные. Много вокруг хороших стихов… А музыка… Никто из музыкантов не заморачивается, откуда в голову пришла музыкальная фраза. Если она красиво легла в мелодию, значит она моя.
Зачем спорить с райкомом, если он даёт мне возможность выступить со сцены краевой филармонии и порадовать ветеранов и простых граждан. Главное и тут не переборщить, а то, не дай Бог, кого инфаркт хватит от моих слезливых песен. Расторгуевская «Война» и из меня слезу выдавливала, если её просто слушал, но, во время исполнения, мне удавалось отключать свои эмоции. А ветераны старенькие и сами всё пережили. Да-а-а… Трудна работа с человеческим душами и страстями. Не каждому по силам и по уму.
— Вот и хорошо, что мы с тобой нашли взаимопонимание! И ты точно не в обиде?
Я покрутил головой.
— Я понял, где допустил ошибку, и постараюсь её исправить. Если позволите. Главное, чтобы мои записи не распространились дальше.
— Они не распространятся, не переживай. Плёнка будет храниться у Игоря Ивановича в сейфе. И если произойдёт утечка, мы будем знать с кого спросить. Правда, Игорь Иванович?
— Так точно, товарищ первый секретарь, — совершенно серьёзно ответил «третий».
— Записи после вашего вечера всё равно разойдутся, но это будут те песни, которые будут согласованы с нами, да, Женя.
— Да, Юрий Иванович! — я позволил себе не называть его по должности. — А можно русские народные песни немного переделать?
Секретари переглянулись.
— Как это, переделать? — удивился первый.
— Инструменты заменить. Вместо гармошки — гитару или пианино, например. Мне вот нравится песня: «Эх снег-снежок, белая метелица…»
— … Говорит, что любит, только мне не верится? — договорил, усмехнувшись третий секретарь.
— Ага, — я кивнул.
— И чем тебе гармошка не угодила? — вскинул брови первый.
— Просто слишком и устарела. Как и балалайка. Всё течёт, всё меняется. Старое приедается. Надо чуть-чуть менять…
— Ха! Если чуть-чуть, то попробуй. Потом нам покажешь. Но времени до нового года осталось мало. Успеешь? Ты уже сбил ребят с курса, а потому веди вперёд, капитан. Плохо будет, если вечер сорвётся.