— Это значит чтобы изнутри не разбили мячом. Нормально. Правильное решение, — отметил я.
Ковёр, затянутый брезентом, пустовал. Справа в раздевалке слышались мальчишечьи голоса. За почти таким же как у Полукарова столом сидел грузный черноволосый кучерявый мужчина, сильно похожий на цыгана. У него было крупное лицо. На вид ему было лет шестьдесят.
— Ничего себе тренер, — подумал я. — Да и пофиг!
— Извините, можно записаться?
Мужчина оторвался от газеты.
— Записаться? А ты где живёшь?
— На Космонавтов тринадцать.
— С отцом приходи, или с матерью.
— Мама работает.
— Без выходных? — удивился тренер.
— Один выходной в воскресенье, а по воскресеньям секции не работают. Вы работаете?
— Нет, мы не работаем, — сказал тренер и улыбнулся. — Записку от матери приноси. Справку от врача и приходи. Куртка есть?
Я покачал головой.
— Без куртки приходи.
Он ничего не сказал про мою худобу и я был ему за это благодарен. Надоело.
— Зовут тебя как?
— Дряхлов Евгений.
— А меня — Городецкий Георгий Григорьевич. — Всё, ступай. У нас сейчас тренировка.
Я с радостью вышел. Снова кувыркаться у меня не хватило бы сил.
По дороге домой покупать ничего не стал. Во что? В руки? Отнёс деньги домой, отдал матери, сказав, что нашёл возле стадиона Динамо.
— Ты что там делал? — удивилась мать.
— В секцию бокса записался.
— Бокса?! — испугалась мать. — Зачем бокса? Не надо в бокс. Там по голове бьют.
— Так и на улице по голове бьют, — усмехнулся я. — Так в боксе хоть перчатками. Не больно.
— Дядя Серёжа, тёти Светин, в тюрьме сидел. Ударил кого-то. И на три года загремел. БАМ строил.
— БАМ, мама, комсомольцы строят.
— Ага, ага… Рассказывай. Знаем мы, кто строит БАМ.
Мать вдруг, закрыла рот ладошкой.
— Я ничего не говорила, а ты ничего не слышал! Понял!
— Понял! Я ничего не слышал, а ты мне пишешь записку тренеру, что согласна, чтобы твой сын научился уворачиваться от ударов в голову.
Я улыбнулся увидев округлившиеся глаза женщины.
— Шуту! Шучу! Я не Павлик Морозов. Своих не выдаю! — сказал и провёл по губам пальцами «закрывая» рот на замок-молнию.
— Да, ну тебя! — махнула на меня рукой мать Женьки.
Ну не осознавал я её своей матерью. Не о-соз-на-вал!
— Вымогатель! Ты же в дом Пионеров ездил в радиокружок записываться. Записался?
— Записался. И в музыкальную школу записался.
— Ку-ку-ку, — заквохтала от неожиданной новости мать.
— На класс классической гитары и фортепиано.
— Фо-фо… Какая гитара?
— Классическая, мама. И фортепиано классическое. Я даже Чижика-Пыжика сыграл.
— Какой Чижик-Пыжик? — возмутилась женщина, прижав руки к гркди. — Ты едва на второй год не остался. Сейчас школа начнётся, а ты и четвёртый класс не помнишь. Да что там не помнишь? Ты не знаешь ничего из четвёртого класса. Ни писать и делить умножать… Какие тебе секции. Совсем задурил матери голову.
— Я у бабушки занимался, мам.
— Не ври. Ты и учебник специально выложил. Я положила в чемодан, а ты, паразит, выложил.
— Так чемодан и так тяжёлый был. А я в библиотеку записался и там учебник брал. И занимался.
— Бабушка не видела.
— А я занимался.
Мать с негодованием смотрела на меня.
— Тебе учебники специально оставили, чтобы ты позанимался, а ты? И я забыла. Как ты приехал, не заставила сесть за математику, хотя бы. Дальше ведь хуже будет.
Женькина мать быстро сбегала в комнату, щёлкнула дверкой секретера и тутт же вернулась с учебником серого цвета с надписью «Математика» и большой цифрой пять.
— Ух ты! — восхитился мысленно я. — А я и не помню такой.
— В этом, — мать полистала и, найдя в конце оглавление, продолжила, — площадь круга, треугольника, деление и дроби, а в другом сложнее задачки. Так ты и этого не решишь.
Она потрясла учебником.
— Пока не принесёшь четвёрку по математике, никаких боксов и радио.
— А музыки? — улыбнулся я.
— Музыки, — мать заколебалась. — А ты чего лыбишься! Смеётся он над матерью. Надсмехается. Сейчас быстро перетяну тебя ремнём-то!
Она метнулась за орудием наказания.
— Стойте, женщина! — вырвалось у меня.
Женькину мать словно обухом ударили по затылку. Она резко остановилась и, медленно обернувшись, посмотрела на меня.