Такие мысли промелькнули в голове, а я играл и играл, участвуя в подпевке, грамотно вставляя свою терцию или квинту. Басист уже перестал одобрительно кивать, оценивая мой вклад в общее творчество.
Вымотался я посильнее, чем на спортивных тренировках. И когда музыканты пришло такси, подъехавшее прямо к танцплощадке, я валился с ног. Ждал меня только Женька. Поэтому мы с ним забрались в двадцать четвёртую Волгу и отлично добрались до дома. Платить таксисту я не стал, так как мне было сказано, что «за всё уплачено, пацан», а он и не настаивал. Он лишь спросил:
— Славик твой брат, что ли?
— Ага, — сказал я.
— Понятно. Ну, прощай.
— До свиданья.
Мать встретила словами:
— Больше я тебя никуда не отпущу.
— Понятно, — не стал спорить я и вытащил из гитарного чехла триста восемьдесят рублей. — Вот честно заработанные деньги, но имей ввиду, что одна половина наша, а другая половина — Мишкиного отца.
— Сколько тут? — спросила мать, беря дрожащими руками четыре пачки рублёвок.
— Триста восемьдесят должно быть. Я не пересчитывал.
— Одна упаковка вскрыта.
— Потому триста восемьдесят, а не четыреста. Наши сто девяносто, мам. И знаешь, что, давай положим их в одно укромное место.
— Какое?
— Пошли, покажу.
Мы прошли в нашу комнату. Я прикрыл дверь и показал на приготовленный мной заранее карман в моём диване. Прямо у моего изголовья со стороны стены.
— Ты хочешь их хранить у себя? — обиделась мать.
Она хранила деньги в секретере, и мы знали это. Сашка иногда пользовался забывчивостью матери и это знал я. Женьке не нравилось, когда мать в задумчивости стояла перед открытой дверкой секретера. Сашка знал о возможном пополнении семейного бюджета, а потому, от греха подальше, я решил перестраховаться.
— Мамуль, это твой дом и где бы мы ни положили деньги, если ты их можешь в любой момент взять, то это — твои деньги. Я обещаю, что я их точно не трону. Ты же видишь, что я и на футболках зарабатываю?
— Вижу. Как ты меня назвал?
— Мамуля?
— Красиво звучит, — женщина грустно улыбнулась.
Было видно, что мои слова её успокоили.
— Ну и хорошо. Ложимся.
— Почему задержался?
— Поиграл немножко на гитаре и сам послушал, как играют. Учиться же надо, а где можно гитару послушать? Только на танцах.
— Сам-то не танцевал? — улыбнулась мама.
— Вот ещё!
— Там девочки…
— Хм! Девочки! Нам таких девочек ещё рано, э-э-э, танцевать.
Мать засмеялась.
— Иди, поешь. Я мясо с баклажанами потушила.
А я и забыл, что голодный! От мысленной картинки мяса с баклажанами у меня потекли обильные слюни. Метнулся в ванную, помыл руки и в десять минут доел оставшийся продукт. Мяса это наша надежда и опора. Организм надо питать животным белком и витаминами.
— Хочу, чтобы на мне скорее наросло мясо, — взмолился я, откидываясь на постели.
Всё тело болело так, словно меня били палками. Сон напал на меня сразу, ударив мешком со сновидениями, в которых вокруг меня кружились и смеялись девочки. Они звали меня: «Джони! Джони! Джони!», а я им отвечал: Оу, е-е-е!
Проснувшись среди ночи от сильной поллюции, я выматерился, достал чистые трусы и сходил в туалет, где их и поменял.
— Тяжёлое время — детство, — подумал я. — Природу не обманешь. Так и становятся сексуальными маньяками или насильниками. Раньше в двенадцать лет уже женились. Или на Ивана Купала сбрасывали напряжение. Да и просто можно было девке под подол залезть, а там… Блять, да что ж такое-то? Неужели я не поборю это тело?! Где, блять, мой дзэн? Как заставить гормоны не бурлить? Я сидел на унитазе и думал о насущных проблемах, когда услышал скрип половиц.
— Пол перестилать надо, — соседка снизу уже жалуется, что половицы скрипят, когда мы ночью в туалет ходим.
Я уже хотел тихо сказать, что сейчас выйду — свет ночью мы никогда не включаем — когда понял, что кто-то проходит мимо.
— Сашка снова «хомячил» ночью и возвращается в свою, то есть в мою комнату? — подумал я.
Но половицы скрипнули в другой тональности.
— Ах, ты ж поросёнок, — возмутился я, хотя и предполагал нечто подобное.
Слишком уж Сашка неадекватно реагировал на то, что у нас в семье появились деньги и их должно появиться ещё больше. Брат последнюю неделю ходил возбуждённый, хотя обычно он вёл себя, как типичный флегматик: был медлительным и так погружён в свои мысли, что с трудом переключался на другую задачу.