— А мог бы по очкам выиграть. Мне лапшу на уши не вешай. Видел я твой хитрый взгляд, когда ты его через плечо бросал. Зачем завалился? Чистейший ведь бросок был и хорошо ты стоял!
— Перекрутил, — усмехнулся я.
— Я тебе дам, «перекрутил»! У меня чтоб всё делал в полную силу и без поправок на авторитеты или возраст. Серёжка дерзкий, мог и сказать что-нибудь. Ты ведь шестьдесят первого?
Я кивнул.
— А он пятьдесят седьмого. Запугал, да?
Я отрицательно покрутил головой.
— Ничего, он в молодёжь со следующего года уходит, не пересечётесь. А вот моему Нурисламу ты хорошим спарринг партнёром будешь. Но он по вечерам тренируется, с семи часов. Вторник, четверг, суббота. Как раз под твой боксёрский график. Если с Халиулиным работать будешь, я тебе щадящий режим устрою. Не просто с ним. Жёсткий… Не всем нравится. Но ты, тоже парень не подарок. Моих трепал, как Шарик грелку. Вот такой Нурисламу и нужен напарник.
Попасть сейчас в старшую группу, это было то, о чём я и мечтать не мог. Нурислам Халиулин был на семь лет меня старше, выступал в другой возрастной категории, но весил так же, как и я, до сорока восьми килограмм. Другого такого спарринг партнёра, с которым нужно было бороться в полную силу, найти было сложно. Конечно же, я согласился, особенно теперь, когда я увидел в младшей группе двенадцатилетнего «себя».
— Сейчас не останешься? — спросил тренер.
— Да, не… Хорошего помаленьку. Спасибо, что не отказали.
— Тебе осталось оправдать оказанное тебе высокое доверие, — усмехнувшись, сказал Полукаров.
— Постараюсь быстро не сломаться, — усмехнулся я, зная за Халиулиным такую славу. Ломал он своих спарринг партнёров, чтобы они не стали сильнее его. Татары — хитрый народ. Но я-то ему был совсем не конкурент, а потому шанс выжить у меня имелся.
Семёныч свою квартиру на улице Семёновская получил в наследство от родителей, а те от своих родителей, которым когда-то принадлежал весь этот «доходный» лом, где проживали обеспеченные китайские и японские граждане. После гражданской войны и освобождения Приморья от интервентов и белогвардейцев, дом реквизировали, оставив бывшим хозяевам часть. Родни у деда Евгения Семёныча было много, а потому и удержал он жилой и полезной площади довольно много.
Однако с годами родственников становилось всё меньше и меньше, как и квадратных метров. В итоге у родителей на пятерых человек осталось четыре комнаты и кладовая. Брат, сестра и родители сгинули в чистках тридцатых и послевоенных годов. Но ещё раньше Старший брат Семёныча две «слепые» комнаты, ранее предназначавшиеся для проживания прислуги, из жилого фонда вывел и заколотил, сделав фальшивую стену. Об этом ни Семёныч, знать-не знал, так как было это ещё при его малолетстве, ни, естественно, я. Мне эти комнаты открылись, когда я стал сдирать старые обои в большой комнате.
Это я пришёл седьмого числа домой после тренировки по боксу, встречи с «собой» и разговора с Полукаровым, а меня продолжало колотить от возбуждения. Вот я и принялся обдирать древние-древние обои. Да хорошо, что вовремя открылась дверь в «тайную комнату». Обои-то были очень даже неплохие. Просо отошли кое-где. Так подклей и всё, чего сразу рвать!
Ан нет… Оказалось, что есть польза и от рванья хороших обоев. Хе-хе-хе…
Дверка оказалась маленькая и кирпичная, открывающаяся во «внутрь» другой комнаты, если потянуть на себя плинтус и поставить его вертикально. Находилась дверь в правом углу зала и скрывалась когда-то, наверное, какой-то мебелью.
Дверь вела в комнату, примыкающую к моей спальне и к другой комнате, ставшей чужой квартирой. В комнате кроме старой мебели на первый взгляд ничего интересного не было. Имелась ещё одна, уже обычная дверь в другую тайную комнату, тоже заставленную древней, как теперь бы сказали, антикварной, мебелью. Был тут и рассохшийся рояль «Шрёдер», мать его! Я даже названия такого не слышал.
— Стену всё-таки придётся разбирать, — подумал я. — Хотя… Вот здесь-то и можно сделать музыкальную студию. Причём, настоящую, со студией звукозаписи в смежной комнате через большое толстое стекло. И я, такой, за микшерским пультом и шестнадцатиканальным магнитофоном…
Ха-ха- ха… Да-а-а… Тщеславие — любимейший из грехов сатаны, прости господи…
Глава 7
— Неужели я хочу посвятить всю свою жизнь музыке? — думал я, сидя на старом мягком кожаном диване. — Вроде бы нет.
Диван был шикарен, и я догадался, почему его спрятали в «тайную комнату». Он был так великолепен, что только за его наличие в интерьере советского человека этому человеку можно было повесить на шею фанерную дощечку с надписью «Буржуй» и расстрелять. Когда я аккуратно свернул с дивана чехол, я ахнул и долго стоял, любуясь коричневой натуральной лишь кое-где потрескавшейся кожей. Потом я его потрогал и осторожно присел. И он даже не скрипнул, приняв моё лёгкое тело. Потом я лёг, положив голову на цилиндрическую подушку подлокотника, и уставился в потолок, кое-где затянутый паутиной. Огромные лампочки в абажуре горели жёлтым дореволюционным светом!