— Я срисовывал тебя с конвертов пластинок. Потом сделал плакат в полный твой «великанский» рост. Клал его на пол и…
— Фу-фу-фу! — фыркнула Сью. — Не хочу слышать!
— Ха-ха! Да, пошутил я! Успокойся! Картинка была маленькой, как и конверт пластинки. Даже меньше, зато она помещалась под размер школьного дневника и постоянно была со мной.
— Что за дневник? Записная книжка?
— Бля, — выматерился я. — У них же нет дневников в нашем понимании этого слова. Им туда не ставят отметки и не пишут замечания.
— А где теперь эта картинка?
— Со мной. В вещах лежит, — соврал я.
— Покажешь?
— Обязательно, но потом. Мне нужно набраться смелости. Она не очень хорошо получилась. Я тогда только учился рисовать.
— Ну, покажи-покажи, — заканючила Сьюз и даже стукнула меня кулачком в грудь.
— Нет, моя хорошая. И не капризничай.
— Ты защищаешь от меня своё личное пространство? Значит ты мне ещё не веришь?
— А ты мне?
Она промолчала.
— Вот видишь! У нас с тобой ещё всё впереди. И радости, и печали. Это, если ещё будет это «у нас».
— Радости и печали…
Сью задумалась, а потом как-то крутнулась, развернувшись на моих руках, снова опустив ноги на пол, оттолкнулась ими и завалив меня на спину, расположилась на мне в полный рост.
— А ты точно этого хочешь? — спросила она прищурив правый глаз.
Она была «леворукой» и точно таким образом целилась из револьвера, из которого научилась стрелять лет в четырнадцать.
— Не знаю, — честно сказал я.
Она вскинула брови.
— Не знаю, готов ли я стать подкаблучником?
Её брови вскинулись ещё выше.
— Зачем тебе становиться подкаблучником? Будь самим собой. А я буду самой собой.
— Тогда будут лететь искры, — улыбнулся я.
— И пусть летят! — с упрямой ноткой через нижнюю губу бросила она. Надоело командовать!
— Ха-ха! — хохотнул я и её слегка качнуло. — Это тебе только так кажется, что ты готова подчиниться. Кто привык командовать от власти добровольно не откажется. Хотя… Можно ведь попробовать? Вдруг получится?
Сьюзи разулыбалась, сползла по мне чуть ниже и с облегчённым выдохом положила голову мне на грудь. Она выдохнула, а я напрягся, так как наши интимные места соприкоснулись.
— Хе-хе-хе, — злорадно хихикнула она. — Кто это тут у нас взволновался? Ха-ха! Не подними меня на шест, Джони.
— Левсы крепкие, выдержат, — буркнул я, злясь на себя, что не могу управлять «процессом».
— Ну-ну, ха-ха, — проговорила Сьюз и потёрлась о «восстающий холм».
— Злодейка, — прошептал я, кладя ладони на её маленькую, но кругленькую и упругую попку.
— Так, что ты говорил про итальянские и французские синглы? — спросила Сьюз, затягиваясь первой сигаретой после бурного секса.
— У Джона Сомерсета во Франции наверняка полно клиентов, которым он ровнял физиономию, из артистических кругов. Возможно, среди них найдётся и продюсер. Ну, или кто-то, кто его знает. Он покажет ему наши песни и «ву а ля!» Мы в Европейских чартах!
— Ага! — скривилась Сьюз. — Думаешь, это легко?
— С французскими и итальянскими песнями? — переспросил я. — Легко! Хочешь, я наиграю тебе из французского репертуара?
— Наиграй, — сказала она и хмыкнула. — Если ты не наденешь трусы, это будет совсем по-французски. Ха-ха!
Хмыкнув, я лишил её удовольствия полюбоваться мной голым и с гитарой, натянув джинсы, но больше ничего надевать не стал. Включил всё своё оборудование, встал за синтезатор, и, встроившись в ритм драм-машины, тронул клавиши и запел:
— Ах, — едва вымолвила Сьюзи и закрыла глаза. — Ещё хочу.
Я, лишь слегка «наморщил ум» и, изменив ритм, начал:
Музыка кончилась.
— Ещё… Пожалуйста… — прошептала Сьюз!
— Какие прекрасные мелодии, — проговорила Сьюзи.
Она давно открыла глаза и с напряжением смотрела на меня.
— Я даже не спрашиваю их перевод. Немного поняла. Всё про любовь. И ты хочешь сказать, что это всё ты написал для меня?