Но нам этого не надо. Нам надо просто нормально жить самим и давать жить другим. Санкций я не боялся. Пока наше правительство в лице КГБ, поймёт и поверит, что творец супертехники конкретный человек, а не группа товарищей, я уже вырасту и скорее всего, куда-нибудь свинчу. Закончу тот же «политех» и свинчу в Новосибирск.
Так вот про музыкальную школу… Я пялился в пыльное трамвайное стекло и, вспоминая фильм «День сурка», думал, куда пойти учиться. У нас на Русской была музыкальная школа. Других таких образовательных учреждений я не знал. Но ведь они должны быть почти в каждом районе города. Вспомнилось, что кто-то из родни, проживавший на Баляева, учился игре на аккордеоне в «английской» школе номер пятьдесят семь. Значит и в Первомайском районе, к которому относилась улица, где проживал Женька, тоже должна иметься своя музыкальная школа. Государство рабочих и крестьян заботилось о гармоничном развитии молодого поколения строителей коммунизма.
— Извините, — обратился я к сидящей справа рядом со мной женщине. — А вы не знаете, где ближайшая музыкальная школа?
— Музыкальная школа? — чему-то удивилась женщина, разглядывая меня недоверчиво.
Мой вид явно диссонировал с моей заинтересованностью.
— Зачем тебе?
— Хочу записаться.
— Да? — ещё больше удивилась женщина. Потом она, зачем-то, посмотрела на стоящую рядом с ней подругу с которой до этого разговаривала. Та в ответ на взгляд пожала плечами и дёрнула губами.
— Ну, ладно, извините, что потревожил, — буркнул я и отвернулся к окну.
— Да вон она, — вдруг сказала женщина, ткнув пальцем в сторону кирпичного строения. — На этой остановке выходи и будет тебе счастье.
Я посмотрел на неё и понял, что это настоящая цыганка. И подруга её — цыганка. И рядом стоят цыгане.
— Я выйду, — сказал я, протискиваясь мимо ней, так и не поднявшуюся с кресла, а лишь развернувшую ноги в проход. Почувствовав, как по карманам моих спортивных штанов пробежали мягкие пальцы, сказал, глянув ей в карие глаза:
— Денег у меня нет.
Она улыбнулась.
— Ты наш. Посмотри, Клава, какие у парня глаза. Тёмные, как глубокий колодец. И какие волосы! К нам приходи. Мы тебя научим на гитаре играть, петь, плясать. Весело у нас.
Я улыбнулся ей.
— Куда к вам? Где вас можно найти?
— В городе мы до конца лета будем. К Зелёным Кирпичикам[1] приходи. В центре. Знаешь где?
— Знаю, — усмехнулся я. — Приду, если время будет. Спасибо за приглашение.
— Какой добрый мальчик, — сказала Клава, а на меня посмотрела девчонка, сидевшая на одиночном сиденье. Посмотрела и поразила в самое сердце.
— У-у-х! — сказал я сам себе, дрогнув всем телом.
По коже пробежал озноб. Не помня себя и видя перед собой только девчачьи глаза, я выбрался из остановившегося трамвая. Сунув руки в карманы, я вдруг нащупал какую-то бумажку. Вытащил. Оказалась зелёная трёшка. Я поднял глаза на тронувшийся трамвай и увидел смеющееся лицо попутчицы цыганской наружности. Ну надо же! Кому сказать, что цыганка деньги в карман сунула, а не вытащила, не поверят.
Улыбнувшись ей в ответ, я развернулся и перешёл улицу по пешеходному переходу.
В музыкальной школе у меня проверили наличие музыкального слуха. Он, слава Богу, присутствовал. Честно говоря, у Женьки с пением имелись проблемы. Пел он неважнецки. Не строил голос. Не слышал он себя, поющего. Какая-то анатомическая аномалия. Зато клавиши я нажимал правильные. И даже «подобрал» на рояле чижика-пыжика. Мог бы и бетховена с Бахом забабахать, но время ещё непришло.
Длинные Женьки пальцы, сложенные «яблочком», очень понравились преподавателю фортепиано и она с радостью записала мне вторым инструментом его, моего будущего чёрного друга. Гитарный класс был только классический. Другого в это время не существовало. Да и Бог с ним! Мне же формально…
Очень довольный собой, я поехал дальше, думая, что купить на «найденный» трояк. До остановки Строительная продовольственная корзина у меня в голове не сформировалась и я вышел из трамвая задумчивый. Вместе со мной на остановку вышли несколько мальчишек со спортивными сумками наперевес.
Они перешли улицу и я перешёл улицу. Они зашли за дом, и я зашёл за дом. Они вошли в крайний правый подъезд, и я проследовал за ними. Вариантов не было. Спустившись по лестнице и открыв дверь я попал в довольно просторное удлинённое помещение с длинным рядом зарешётчатых железным прутом изнутри окон.
— Это значит чтобы изнутри не разбили мячом. Нормально. Правильное решение, — отметил я.
Ковёр, затянутый брезентом, пустовал. Справа в раздевалке слышались мальчишечьи голоса. За почти таким же как у Полукарова столом сидел грузный черноволосый кучерявый мужчина, сильно похожий на цыгана. У него было крупное лицо. На вид ему было лет шестьдесят.
— Ничего себе тренер, — подумал я. — Да и пофиг!
— Извините, можно записаться?
Мужчина оторвался от газеты.
— Записаться? А ты где живёшь?
— На Космонавтов тринадцать.
— С отцом приходи, или с матерью.
— Мама работает.
— Без выходных? — удивился тренер.
— Один выходной в воскресенье, а по воскресеньям секции не работают. Вы работаете?
— Нет, мы не работаем, — сказал тренер и улыбнулся. — Записку от матери приноси. Справку от врача и приходи. Куртка есть?
Я покачал головой.
— Без куртки приходи.
Он ничего не сказал про мою худобу и я был ему за это благодарен. Надоело.
— Зовут тебя как?
— Дряхлов Евгений.
— А меня — Городецкий Георгий Григорьевич. — Всё, ступай. У нас сейчас тренировка.
Я с радостью вышел. Снова кувыркаться у меня не хватило бы сил.
По дороге домой покупать ничего не стал. Во что? В руки? Отнёс деньги домой, отдал матери, сказав, что нашёл возле стадиона Динамо.
— Ты что там делал? — удивилась мать.
— В секцию бокса записался.
— Бокса⁈ — испугалась мать. — Зачем бокса? Не надо в бокс. Там по голове бьют.
— Так и на улице по голове бьют, — усмехнулся я. — Так в боксе хоть перчатками. Не больно.
— Дядя Серёжа, тёти Светин, в тюрьме сидел. Ударил кого-то. И на три года загремел. БАМ строил.
— БАМ, мама, комсомольцы строят.
— Ага, ага… Рассказывай. Знаем мы, кто строит БАМ.
Мать вдруг, закрыла рот ладошкой.
— Я ничего не говорила, а ты ничего не слышал! Понял!
— Понял! Я ничего не слышал, а ты мне пишешь записку тренеру, что согласна, чтобы твой сын научился уворачиваться от ударов в голову.
Я улыбнулся увидев округлившиеся глаза женщины.
— Шуту! Шучу! Я не Павлик Морозов. Своих не выдаю! — сказал и провёл по губам пальцами «закрывая» рот на замок-молнию.
— Да, ну тебя! — махнула на меня рукой мать Женьки.
Ну не осознавал я её своей матерью. Не о-соз-на-вал!
— Вымогатель! Ты же в дом Пионеров ездил в радиокружок записываться. Записался?
— Записался. И в музыкальную школу записался.
— Ку-ку-ку, — заквохтала от неожиданной новости мать.
— На класс классической гитары и фортепиано.
— Фо-фо… Какая гитара?
— Классическая, мама. И фортепиано классическое. Я даже Чижика-Пыжика сыграл.
— Какой Чижик-Пыжик? — возмутилась женщина, прижав руки к гркди. — Ты едва на второй год не остался. Сейчас школа начнётся, а ты и четвёртый класс не помнишь. Да что там не помнишь? Ты не знаешь ничего из четвёртого класса. Ни писать и делить умножать… Какие тебе секции. Совсем задурил матери голову.
— Я у бабушки занимался, мам.
— Не ври. Ты и учебник специально выложил. Я положила в чемодан, а ты, паразит, выложил.
— Так чемодан и так тяжёлый был. А я в библиотеку записался и там учебник брал. И занимался.
— Бабушка не видела.
— А я занимался.
Мать с негодованием смотрела на меня.
— Тебе учебники специально оставили, чтобы ты позанимался, а ты? И я забыла. Как ты приехал, не заставила сесть за математику, хотя бы. Дальше ведь хуже будет.