Глава 14
Мальчишки бухты Тихой жили, по сути, на Клондайке. Бывшая промышленная свалка, как я говорил раньше, давала для мальчишеской жизни практически всё, что нужно для мальчишеского счастья: различную, можно сказать — любую, проволоку для браслетов, колец, плёток и пулек, свинец из негодных аккумуляторов шел на грузила, из медных, медно-никелевых и даже нержавеющих трубок разного диаметра изготовляли самопалы и пистолеты под боевые патроны, кислотой из тех же аккумуляторов вытравливали изображения на ножах, выточенных из каких-то стальных подпружиненных пластин. Валялись куски разного металла: профиль, лист, пруток, вполне себе пригодные для изготовления какой-нибудь продукции, или для вторичной переработки, но это просто вывозили и сваливали метрах в ста перед Женькиным домом.
Ещё на свалку периодически вывозили меловые формы для фарфоровых изделий и белую глину. Тут, кстати, я нашёл и здоровый кусок транспортёрной ленты, из которой вырезал первые штампы. Информацию о свалке я почерпнул из памяти Женьки, но его память была пассивна к богатствам, лежащим у его ног. Что имеешь, не хранишь, как говориться. Да, пацаны брали для себя нужное, но дальше насущных проблем не заглядывали. Я же, увидев свалку, «заболел золотой лихорадкой» и назвал её «моя прелесть». Во-первых я собрал весь свинец и натащил домой глины. Во вторых разрезал транспортёрную ленту на прямоугольные куски и сложил на балконе, уложив на бетонный пол (деревянного пола на балконе не было).
Резать было трудно, но я принимал трудности, как тренировку тела и духа. В третьих, собрал проволоку, предварительно освободив её от изоляции и складировал на том же балконе. Я несколько забежал вперёд, объявив процесс «собирательства» законченным. Нет, сейчас он только начался и не прекращался до того времени, пока это территорию не разравняли, не засыпали и не устроили на ней стадион. Но я, действительно забегаю вперёд.
До обыска в нашей квартире дело не дошло. Видимо, цыгане, с которыми свела меня судьба, действительно платили кому надо достаточно, чтобы их не трогали. Цыгане исчезли, мальчик на барахолке больше не появлялся, товар тоже, а значит, мальчик просто решил подзаработать летом на мороженое. То есть для органов я был понятен, прозрачен и чист, как стёклышко.
Вскоре барахолка вообще переехала далеко за город. А я с художественной печатью решил пока завязать. Деньги пока в семье были. Тратиться мы не стали. Я передумал «влатываться» в джинсу о чём Позднякову и заявил. Зато мы с матерью накупили мне трусов, рубашек, несколько брюк, свитерок, приличное драповое пальтецо, шапку. Она себе тоже купила тёплое пальто, платья и что-то ещё из вещей. Ходила она довольная и это для меня было самое главное.
Деньги так и хранились в моём диване, но «захоронку» я переделал, переместив карман под диван. Вторую кнопку я продал Славику, который получил деньги от Гутмана и добавил свои. Он, и был руководителем группы не потому, что лучше всех разбирался в музыке, а потому, что имел необходимую аппаратуру: усилители, акустические колонки, микрофоны, барабаны. Это было всё его. Поэтому, это он приглашал музыкантов с ним играть, то есть работать. И творческое начало было здесь очень даже на последнем месте.
Иллюзий в отношении моего участия в работе его группы Славик не строил. Мне надо было подрасти хотя бы годика на два. Однако он попытался «закинуть удочку» на счёт творческого сотрудничества. Попытался, но я его «прокинул», сказав, что песню про басиста сочинил тоже не я. Просто мне нужно было тогда отбиться от цыган и я вынужден был так поступить. Славик понял и не обиделся.
С музыкой я тоже решил пока не заморачиваться. Меня ожидало испытание школой, и я решил полностью посвятить себя ей. Честно говоря, меня физически колотило, когда я третьего сентября надел ранец и пошёл в школу. Немного разбавила моё напряжение соседка, дочка которой пошла в первый класс. Они стояли у подъезда с гладиолусами напряжённые и даже испуганные.
— Боишься, — спросил я Ирку.
— Та кивнула.
— Не бойся. Я тебя буду охранять.
— Правда? — спросила она, с надеждой заглядывая мне в глаза.
— Правда. Пошли.
Я взял её за одну руку, тётя Света за другую и мы пошли.
В школе всё было плохо. Мне сразу не понравился непререкаемый повелительный тон учителей, завучей и директора звучавший на линейке, словно плётки загонщиков. И это при том, что они улыбались. Не понравились хулиганы-старшеклассники, выискивающие жертв среди низших по статусу, не понравились крикливые и жеманничающие девчонки, что-то из себя воображавшие, не понравился наш шестой «а» класс.
— Ты чего такой хмурый? –спросил Мишка. — В школу не хочется?
— Не хочется, — буркнул я.
— Боишься, что снова дразнить станут?
— Кто меня дразнить станет?
Мишка скривился.
— Ну, тебя же дразнили.
— За что?
— Ну… За фамилию, там, за двойки.
— А-а-а… Пусть дразнят, — отмахнулся я. — Пофиг. А двоек у меня больше не будет.
— Ну-ну, — сказал Мишка и недоверчиво рассмеялся. — В шестом математика посложнее будет, а ты и дроби не осилил.
— А тебе в падлу было со мной позаниматься? — огрызнулся я.
— Да-а-а… Мы занимались. Ты сам не хотел. «Я сам, я сам», — передразнил он, кривляясь.
Меня, что ли передразнил? Мишка был прав. Женька стыдился того, что с ним занимается его одноклассник. Он вообще был излишне гордый, мой реципиент. Может из-за фамилии. Из-за того, что его постоянно дразнили, он стал таким ранимым? На фотографиях Женика был вечно насупленным. Вот и на прошлогодней классной фотографии Женька стоял хмурый. Вспомнив об этом, я сделал лицо попроще.
— Во! Молодец! — одобрил Мишка. — Пошли они все!
Фамилия «Дряхлов», конечно, так себе подарок на день рождения, но ведь не «Дураков» и не «Малафеев»? Но кличка «Дряхлый» прилипла к Женьке в школе сразу и с этим тоже надо было как-то жить. И дело было даже не в дразнении, а в отношении. Какая девчонка станет дружить с мальчиком, имеющим такую фамилию?
— Да пошли они все! — подумал и я.
— Смотри, смотри, какой здоровый, — Мишка тыкал пальцем на мальчишку выше нас с Мишкой на голову, но стоящего в толпе наших одноклассников. — Ни фига себе. И рожа тупая! Что за…
— Выровнялись все! Подровнялись! Тишина!
Линейка прошла штатно и мы разбрелись по классам. Нашей классной была англичанка, а классная комната находилась на третьем этаже. На классном часе дылду вывели к доске и объявили, что нового мальчика зовут Женя Рошкаль. Рошкаль был выше и, вероятно, сильнее всех наших пацанов, и лицо у него было какое-то не доброе. Он оглядел всех прищуренными глазами и я почувствовал, что мы все «попали».
Оценивая для себя степень риска нахождения среди одноклассников, я обратил внимание на имеющих неопрятный вид гопников Кепова и Симонова. Остальные ребята, вроде бы, были нормальные, но за каждым из них стоял его двор. Где-то наверное дворы, были неорганизованные, как например, наш, но в основном дворы за своих пацанов стояли.
Интересно, что хулиганистые ребята, проживающие в каждом отдельно взятом дворе, сбивались в свои стаи, промышлявшие уголовными преступлениями. И за таких уже стояла так называемая «толпа», в которой руководил свой лидер. Такие группировки на Тихой существовали, но Женька особо про них ничего не знал.
По переглядкам между новеньким и нашими хулиганами я понял, что они друг друга знают, но скорее всего, находятся в конфронтации.
— Ничего, — подумал я. — Ворон ворону глаз не выклюет. Они друг с другом сговорятся. А страдать будут простые мальчишки и девчонки. Я сейчас был потенциальным и основным объектом насмешек и издевательств. Риски были высоки, и я к ним ещё совсем не был готов. Да-а-а…
А потом началось. Каждый следующий учитель напоминал мне о том, что в предыдущем году меня перевели в этот класс, пойдя навстречу просьбам моей матери и интересовался, готовился ли я летом к новому учебному году. Об этом спросила классная руководитель, математичка, историчка, географиня и русыня. Как я понял, завтра опрос и унижение должен был продолжиться, поэтому после уроков я подошёл к нашей классной и попросил её организовать мой опрос по предметам пятого класса, а не позорить меня перед одноклассниками.