— Нужны телефонные разъёмы «чаки» с мамами.
— Ну, это понятно что с мамами. И всё? — в его тоне послышалось удивление.
— Нет. Телефоны типа «ТОН», «ТА», «ТД», и старые микрофоны, типа «МД-64». Старые, короче.
— Ого! Вот это я понимаю, заявка! Много?
— Всё, что у вас есть.
— Ого, себе! Так ты же не унесёшь всё! И стоит оно гораздо дороже этого.
Он показал на, стоящую на столе бутылку, и лежащие на газете колбасу и хлеб. Сглотнул.
— Назовите цену, — попросил я.
— Только обеспеченному человеку под силу, — сказал он тоном Коробейникова из «Двенадцати стульев» фильма режиссёра Гайдая.
— Согласен. Деньги против ордеров? Когда к вам зайти? — процитировал я Остапа Ибрагимовича.
Телефонист удивлённо посмотрел на меня.
— Достойно, достойно молодой человек. Значит, деньги при вас?
Я с готовностью приложил руку к груди.
Старик рассмеялся. Он «хе-хе-кал» и покашливал несколько минут. Потом вытер слёзы и сказал.
— Молодец! Повеселил старика. За это цену сброшу в половину. За всё всего червонец возьму. Пошли. Но ты ведь и впрямь сам всё не донесёшь. Да и Петрович может обидеться, что я так нагло имущество выношу. Хотя у меня на всё моё добро есть бумаги, но… Сам понимаешь…
Я не понимал и не собирался.
— Пойдёмте в закрома, — напомнил я о нашем «деле» цитатой из другого фильма про Остапа Бендера.
Семёныч уважительно выставил нижнюю губу.
— Силён! Если бы ты был чуть постарше, я б с тобой выпил. Тебе нужно да? Ну, эти телефоны, штекера?
— Мне! Я в кружке Дома Пионеров в радио-техническом кружке занимаюсь.
— Да? — старик снова удивился. — Ну, если для кружка, бери так.
— Нет-нет, запротестовал я. — Это не только для кружка нужно, но и для меня. Десять рублей деньги не большие.
— Да, ну ладно. Пошли в закрома.
Мы вышли и он открыл ту дверь, за которой не щёлкало. Это была больших размеров комната, заставленная железными стеллажами в три ряда. На стеллажах стояли ящики с «имуществом». Было тут всё. Я, кстати, заметил и лампы, и транзисторы, и другие радиодетали.
— Действительно — закрома. Клондайк…
— Не-не-не… Не Клондайк. Рыть тут не надо. Все богатства находятся на хранении. Вот тут микрофоны, тут телефоны, вот штекера.
Я оценил количество с возможностями, и понял, что сразу всё не унесу. Штекеров мне нужно было не много. Для усилителя с колонкой, для гитары… Туда-сюда… Взял с десяток.
Микрофонов взял шесть штук МД-30, четыре МД-64, и парочку МД-2 аж сорок восьмого года только ради уважения к старости. Хотел проверить качество.
— Можно ещё пару этих магнитов от динамиков? — показал я на железки.
— Бери. И достаточно на сегодня. Я потихоньку перетащу к себе домой. Там и заберёшь. Эх, гаража нет. Туда бы всё перенести. Сколько жить-то осталось. Не дай бог, чего, жаль такое богатство терять. Может, и вправду вам в Дом Пионеров передать? Тут много чего.
— Живите долго, Евгений Семёнович. Внукам оставьте.
— Да, нет у меня никого. Не дал Бог. И оставить некому. Василичу предлагал. Он мужик нормальный. Интеллигентный. Никогда с советами не лез. Дружили мы с ним, когда он тут работал. Но не пьёт он, а какая дружба без выпивки? Взял чуть-чуть. Но тоже, говорит, квартира не резиновая.
— Я помогу вам вынести всё это. Может гараж, где рядом снять?
— Да ну, ты что? Деньги ещё платить⁈ Чтобы хранить этот хлам⁈ Даже не знаю, мне он зачем?
— Нажитое непосильным трудом, — сказал я уважительно. — Это ж вы выпаивали детали?
— Выпаивал сначала, а потом вон, платы лежат от приборов. Военные есть, разработки, между прочим. До сих пор секретные. Ежели контора узнает, посодют.
Он вздохнул.
— Приходи, короче. Бери, что надо. Но я потихоньку понесу домой, то что тебе нужно.
Я сложил в сумку уже своё имущество и протянул ему десятку. Он вздохнул, но взял.
— Ты, это, заходи. Э-э-э… Как зовут-то тебя?
— Евгений.
— О! Тёзка! Тем более заходи. Может и подскажу, что, в радиоделе-то.
Педсовет назначили на «после уроков». Темой заседания педагогического совета обозначили: «Хамское поведение ученика 5 –го „А“ класса Дряхлова Евгения Витальевича». Объявление о педсовете висело с самого утра на школьной доске объявлений. После первой перемены все мои одноклассники смотрели на меня с ужасом.
— Что случилось? — спросил Мишка, подбежав ко мне с выпученными глазами. — Ты что натворил?
— А что такое? — я про объявление ещё ничего не знал.
— Так, это… Педсовет… Кому ты нахамил?
— Никому не хамил. Это классная мне нахамила, а я сказал, что мне это не нравится.
— Чо-о-о? — вопросил Мишка. — Ты охренел с Рагиней препираться? Так это она тебя на педсовет?
Я кивнул, непроизвольно хмурясь.
— Вот, сука, — подумал я. — Это она специально объявление не в учительской, а на всеобщее обозрение вывесила. Снова фамилию мою вся школа обсуждала. Знаменитым сделала! Нахер-нахер такая знаменитость.
На всех уроках учителя поднимали меня одного из первых. Математичка кроме проверки у меня домашнего задания, вдруг решила вспомнить математику за пятый класс и погоняла меня по дробям. Англичанка, милая, добрая и снисходительная учительница, ставившая нам одни пятёрки, попросила меня проспрягать глаголы: «to have» и «to be». Я растерялся и едва вспомнил. Физик тоже пытался меня достать вопросом, «как я понимаю материю», но я сказал, что н е понимаю никак, пока он не объяснит.
На второй перемене подошли наши хулиганы.
— Ты чо, Рагине нахамил? — кривя презрительно губы, спросил Костя Кепов.
— Поговорили просто, — скривился я. — Да задолбала: «Дряхлов! Дряхлов!». С какого, я ей «Дряхлов»?
— Ну… Меня тоже все учителя всё время Кеповым называют.
— А это правильно? У тебя, что, имени нет? И у меня?
— Да и пофиг… Теперь пи*дец тебе! — осклабился Кепов. — Такого она не простит! Мать вызывали?
— Вызывали. Я сказал, что она работает. Вот поэтому на педсовет вызвали.
— Дурной ты Дряхлов! — махнул на меня рукой Кепов и отошёл к Рошкалю и Симонову. Зашептались.
[1] Кроссфит — это программа упражнений на силу и выносливость, состоящая в основном из анаэробных упражнений, гимнастики (упражнения с весом собственного тела) и тяжёлой атлетики.
[2] Экзерси́с — здесь комплекс всевозможных тренировочных упражнений.
Глава 16
— Разрешите присутствовать, — спросил я, предварительно постучавшись, войдя в учительскую и поздоровавшись с сидящими вокруг сдвоенного стола присутствующими. Во главе стола сидела Светлана Яковлевна Козак — наша директор.
— Ради тебя и собрались, Дряхлов, — ехидно проговорила Людмила Фёдоровна — завуч нашей школы. Становись вот сюда.
Меня поставили у стола напротив директора.
— Даже представителя РОНО пригласили. Ты же грозился написать жалобу в РОНО? Вот и передай жалобу товарищу Маркову.
Завуч указала рукой на сидящего рядом с ней мужчину лет сорока в сером костюме, чуть лысоватого, в больших роговых очках, сильно уменьшающих его глаза.
— Здравствуйте товарищ Марков! Как к вам можно обращаться по имени отчеству?
Товарищ Марков переглямулся с директором школы, кашлянул и представился:
— Альфред Павлович.
— Очень приятно, Альфред Павлович, — с серьёзным выражением лица и чуть склонил голову вперёд.
Однако классная решила воспользоваться моментом, чтобы спровоцировать меня и прошипела:
— Не паясничай, Дряхлов! Здесь тебе не цирк!
Я с удивлением и интересом перевёл взгляд на Рагиню, но промолчал. Я решил вести себя предельно корректно и ни с кем не спорить.
— Дождёмся Николая Ивановича, или начнём без него? — спросила завуч.
— Он всегда больше всех занят. Не дождёмся мы его. Давайте начнём? — высказала свое мнение Рагиня.
— Да! Надо начать, пожалуй, — проговорил Альфред Павлович и глянул на часы. — Не думаю, что это вопрос очень сложный. Надо уложиться минут в тридцать.