— Зачем ты это делаешь? — спросил Юрий Иванович.
— Кхым! — кашлянул я. — Мне хотелось, чтобы ребятам было весело. Новый год всё-таки. Им танцевать не под что.
— Ты любишь танцевать? — спросил первый.
— Я? Нет! Я не танцую ещё. Маленький.
— Значит ты озаботился тем, что детям не будет весело и решил заставить их танцевать? А конкурсы, а карнавал, Дед Мороз, Снегурочка?
— Там же будут не только дети, но и взрослые, — удивился я.
— Какие взрослые? Там будут одни школьники.
— Товарищ не понимает? — спросил сам себя я. — В чём-то, конечно, он прав. Об атомной бомбе я не подумал. А Попов подумал… Да-а-а… Они там офигели все. И Попов, и Андрюха, и… Да все они офигели от того, что я на них вывалил, и испугались. Особенно Попов. А ведь я балбес… Шарик, ты балбес… Прав первый. Абсолютно прав. Не он «не понимает», а я только сейчас понял, что мой дар советскому народу — это, действительно, идеологическая бомба. По одной песне, максимум — два шлягера в год выдавал советский комитет по культуре. Ибо нехер! Человек труда, должен трудиться, а не танцевать. Вон, даже в фильме «Большая перемена» высмеяли «героя», который учёбе предпочитал танцы. Твист танцевали, кстати.
— Все школьники — дети, Женя. У нас только с восемнадцати лет становятся совершеннолетними. А для детей есть определённый репертуар.
— В лесу родилась ёлочка? — усмехнулся я.
— Может быть и не «Ёлочка», но ведь и не твой «Лилипучий-лилигном».
Первый улыбнулся, а я покраснел.
— Пи*дец, как стыдно! Вот я баран! Да школьники порвали бы меня за эту песню. Просто порвали бы на клочки, как Тузик грелку. Пи*дец!
[1] «От героев былых времён» (Газманов) — https://youtu.be/_qmvVVoKbDc
[2] «Давай за тех, кто с нами был» (Любэ) — https://youtu.be/IsBOC3bLbpI
Глава 30
— Ты знаешь, Женя, за что по-настоящему распяли Христа? Ты, говорят, легендами и мифами первых христиан интересуешься… Знаешь?
Я покрутил головой.
— Его, Женя, распяли из-за того, что Христос перестал кормить людей. Он перестал давать им хлебы и рыбу. А ещё он перестал воскрешать. Представляешь, сколько желающих к нему пришло, когда узнали, что он воскрешает мёртвых?
— Полагаю, что много.
— И вот, представь, что Христос им говорит: 'Они воскреснут, и вы все воскреснете, когда я сам умру, воскресну и приду к вам во второй раз. И что делать людям? Они же хотят, чтобы их родные и близкие воскресли, как можно скорее. И бесплатно Христос кормить их перестал. Ни хле, ни рыбу не множит. Вот люди и убили Христа, чтобы тот воскрес и пришёл к ним снова. И ведь люди ждали Христа, сразу после его распятия. А он так и не пришёл. До сих пор не пришёл. Вот поэтому люди и перестали в него верить.
Логика первого секретаря райкома партии меня поразила. Это была железная логика. Как говорил главный герой булгаковского «Собачьего сердца»: «Броня!». У меня на эту плесневелую софистику, с душком «Университета марксизма-ленинизма» имелось, что сказать, однако, отпинал Юрий Иванович меня по-взрослому. Не пожалел ранимой психики ребёнка.
— И что сейчас делать? — спросил я, мысленно поднимая лапки.
— Менять репертуар. У тебя много хороших стихов, например: «Белые розы». И музыка… Меньше басов, Женя. Низкие частоты будят низшие инстинкты: агрессию, например. Это, как большие барабаны. Ведь они побуждали воинов к битве. Побуждали идти на копья. Туманили разум, понимаешь? Там-тамы индейские, когда бьют, вызывают у людей тревогу. Понимаешь?
— Понимаю! — вроде, как грустно произнёс я.
На самом деле я был, во-первых, практически полностью согласен с первым секретарём, во-вторых, у меня были и такие песни, о которых он говорил, а в третьих, грех было с ним спорить, ведь он не «рубил» моё творчество на корню. Он давал возможность сделать то, что я хотел, но, просил снизить мощность идеологического взрыва, в музыкальном, так сказать, эквиваленте. И какой смысл мне был с ним спорить?
Если бы мы «вывалили» на школьные массы всё то, что я хотел сначала и нас бы потом «взгрели», это было бы одно дело. Пожурили бы, наверное. А может быть кого-то из комсомола исключили. Из пионеров… Да-а-а…
А сейчас, после разговора в райкоме, мой демарш, кроме как огромными проблемами в моей дальнейшей судьбе, ничем не кончится. Зато закончится моя публичная музыкальная деятельность. Я стал бы таким же «анднграундом», как и всякие «Машины времени», которые потом кичились тем, что боролись с советской властью. Подпольщики, блять…
Даже Стас Намин заявлял, что был антисоветчиком, хотя был внуком известного всем Анастаса Микояна и КГБ помогало ему выпускать пластинки. Как и многим другим рок-музыкантам, кстати. Весь «андеграунд» и «рок» находились под колпаком Пятого управления КГБ СССР и играли только потому, что им разрешали. К Перестройке готовились. А пока время бунтовать ещё не пришло.
Вполне возможно, что и я уже «под колпаком у Мюллера». Хотя… Слишком высокого я о своей персоне мнения, наверное. Хотя… Сообщать же они должны кураторам о всяких идеологических ЧП. Да-а-а…
Я не был антисоветчиком ни в своём теле, ни, тем более, в этом. Мне не хотелось разрушать этот строй, а чуть было не разрушил. Или, скажем скромнее, не внёс в молодые неокрепшие умы и сердца смуту. Скорее всего, «мои» песни прозвучали бы сейчас, как «цоевские» «Мы ждём перемен».
— Да, мне хочется играть красивую музыку, — думал я. — Ну так и сделай свою музыку. Не можешь писать стихи, бери написанные. Много вокруг хороших стихов… А музыка…. Никто из музыкантов не заморачивается, откуда в голову пришла музыкальная фраза. Если она красиво легла в мелодию, значит она моя.
Зачем спорить с райкомом, если он даёт мне возможность выступить со сцены краевой филармонии и порадовать ветеранов и простых граждан. Главное и тут не переборщить, а то, не дай Бог, кого инфаркт хватит от моих слезливых песен. Расторгуевская «Война» и из меня слезу выдавливала, если её просто слушал, но, во время исполнения, мне удавалось отключать свои эмоции. А ветераны старенькие и сами всё пережили. Да-а-а… Трудна работа с человеческим душами и страстями. Не каждому по силам и по уму.
— Вот и хорошо, что мы с тобой нашли взаимопонимание! И ты точно не в обиде?
Я покрутил головой.
— Я понял, где допустил ошибку, и постараюсь её исправить. Если позволите. Главное, чтобы мои записи не распространились дальше.
— Они не распространятся, не переживай. Плёнка будет храниться у Игоря Ивановича в сейфе. И если произойдёт утечка, мы будем знать с кого спросить. Правда, Игорь Иванович?
— Так точно, товарищ первый секретарь, — совершенно серьёзно ответил «третий».
— Записи после вашего вечера всё равно разойдутся, но это будут те песни, которые будут согласованы с нами, да, Женя.
— Да, Юрий Иванович! — я позволил себе не называть его по должности. — А можно русские народные песни немного переделать?
Секретари переглянулись.
— Как это, переделать? — удивился первый.
— Инструменты заменить. Вместо гармошки — гитару или пианино, например. Мне вот нравится песня: «Эх снег-снежок, белая метелица…»
— … Говорит, что любит, только мне не верится? — договорил, усмехнувшись третий секретарь.
— Ага, — я кивнул.
— И чем тебе гармошка не угодила? — вскинул брови первый.
— Просто слишком и устарела. Как и балалайка. Всё течёт, всё меняется. Старое приедается. Надо чуть-чуть менять…
— Ха! Если чуть-чуть, то попробуй. Потом нам покажешь. Но времени до нового года осталось мало. Успеешь? Ты уже сбил ребят с курса, а потому веди вперёд, капитан. Плохо будет, если вечер сорвётся.
— Тогда уж и «Ёлочку переделайте», «Калинку-малинку», — добавил третий секретарь.
— У Городницкого есть песня про «Снег». Он её под простую гитару поёт, а вы добавьте ударных, бас и клавиши. Хороша песня должна получиться. Вальс.