Узнав о случившемся на баррикаде, Ганка спросила:
— И ты на самом деле присутствовал при том, когда обезоруживали этих юных бестий из гитлерюгенда?
— Да, — ответил Джонни.
— Но ведь с тобой могло что-нибудь случиться!
Мальчик втайне радовался, что девушка беспокоилась за него.
— На баррикаде больше ничего не случилось. Когда я наконец удрал, чтобы разыскать свою мать, попал в бой. Да, а сегодня утром я натолкнулся на лазарет. Но это вообще больше даже не лазарет. Дом умирающих, дом умерших, могу я тебе сказать…
— Минуточку, — прервала его Ганка, — опять этот лазарет. Он немецкий, что ли?
— Да, — ответил Джонни. — Я думал, что мать моя там работает. Я не нашел ее. Возможно, она там и не была, Но этот лазарет просто не выходит у меня из головы. Вот почему я так обрадовался, встретив тебя… Нет, не только поэтому, — поправился он, заметив удивленный взгляд девушки, — не только поэтому. Я очень рад, что снова нашел тебя. Но пока мы здесь сидим и болтаем, может произойти ужасное!
— И чего ты хочешь от меня? — холодно спросила Ганка.
Мальчик робко сказал:
— Пожалуй, ты можешь мне помочь.
— Что ты под этим подразумеваешь?
— Но ты же теперь санитарка.
— Да. Санитарка, но не врач! Там, где ты был, нужны непременно врачи, хирурги. И операционные сестры, понял?
Джонни утвердительно кивнул.
— И медикаменты, перевязочный материал, продовольствие.
— Да, но откуда ты знаешь?..
— Для этого не нужно особого ума. Но, — она сделала раздраженный жест рукой, — где теперь найти врачей, сестер и все остальное? Кроме того, наши солдаты, вынужденные сражаться, к сожалению, не неуязвимы.
— Жаль, — пробормотал Джонни, — а я ждал от тебя помощи.
Ганка встала, поправила свою темно-синюю юбку. При этом она выглядела немного рассеянной.
Справа от них находился пешеходный мостик через реку. Солдаты, взобравшись на него, разрезали длинными специальными ножницами спутанную колючую проволоку.
— Помогать, всего только помогать, — недовольно проворчала девушка. — Как будто Красная Армия и мои польские товарищи пришли сюда для того, чтобы помогать немцам. Думаешь, для этого они прошли больше тысячи километров?
Мальчуган тоже поспешил встать.
— Более пяти лет фашисты бесчинствовали на моей родине, — приговаривала Ганка, и лицо ее мрачнело. — А сколько чудовищных преступлений они совершили в Советском Союзе. Чего только они ни делали с людьми! Мы же не благотворительная община! — вдруг грубо набросилась она на мальчугана. — Уничтожить фашизм — вот зачем мы сюда пришли! — Она сжала руки в кулаки. — Ах, как я ненавижу, как ненавижу, ненавижу!
Джонни даже испугался.
«Что случилось с Ганкой?» Лицо девушки исказилось. Слезы набегали ей на глаза. Собака, что грелась в пыли на солнце, подошла, виляя хвостом. «Скажи, Трехногий, что это с ней?»
Ганка высморкалась и продолжала дальше с рассудительной интонацией.
— Когда еще в феврале мы лежали целую неделю на том берегу Одера, то многие говорили себе: там, по ту сторону, на другой стороне реки, должны же быть генералы и офицеры, которые хоть немного отдают себе отчет в том, что их ожидает, они сделают для себя кое-какие выводы. Теперь-то они должны понять, что их дело проиграно. Но вместо этого в апреле начались страшные бои у Зееловских высот, было много кровопролитных боев под Берлином… Потом, когда мы стояли у самого города, мы вновь спрашивали себя: «Неужели и теперь кое у кого из гитлеровцев не заговорит совесть? Они же должны знать, что значит вести бой в таком большом городе, где живут тысячи и тысячи людей». Но и на этот раз ничего нового! Нам приходилось отвоевывать улицу за улицей. Кровь, повсюду лилась кровь. Прежде всего наша кровь! Потому что фашисты сидели в хорошо укрепленных домах и бункерах, за руинами и за баррикадами. А теперь вот мы находимся в самом центре Берлина. Вчера советские солдаты штурмовали рейхстаг. Наверху, на его куполе, уже развевается красный флаг. А Гитлер? Ты слышал что-нибудь о нем?
— Да, — ответил Джонни, — сегодня рано утром…
Девушка сделала рукой нервное движение.
— Война могла бы уже кончиться, но, как видишь, гитлеровцы все еще сопротивляются. — Она показала на группу советских солдат. — Сегодня после обеда, возможно через несколько часов, они вновь должны идти в бой. Никто из них не хочет умирать, но они идут. Фашисты будут стрелять в них отовсюду: с крыш домов, из засады. Теперь чаще всего они стреляют из засады. Сколько моих товарищей останется завтра в живых? А мы должны помогать?..