— Брр… — произнес в это время Грилле, встряхнул плечами и довольно вытер рукой влажные губы. Потом предостерегающе закричал: — Эй, эй!
Но было уже поздно. Мальчик схватил автомат за ремень и потянул к себе.
— Густав, держи!
Густав поймал автомат.
— Спасибо, Джонни, отлично действуешь!
Лицо Грилле приняло еще более глупое выражение, чем раньше.
— Отдай автомат! — потребовал он.
Густав быстро подскочил и встал прямо перед ним.
— Ты уже довольно наболтал, — злобно проговорил он, — и достаточно надоел нам.
— Что ты собираешься делать? — спросил Грилле.
— Ты так любезно напомнил мне о приказе фюрера…
Парень откинулся к стене.
— Я готов, — сказал он и расстегнул две верхние пуговицы на гимнастерке. — Можешь стрелять. Ну, стреляй же! — вдруг закричал он, и его тонкий голос оборвался. — Или ты думаешь, я боюсь?
— Ты сейчас в том возрасте, когда ломается голос, — пробормотал Густав, — к тому же я больше ни в кого не стреляю.
Он повернулся к колодцу, открыл крышку ствольной коробки, вынул затвор, потом магазин и выбросил то и другое в колодец. Потом он взял автомат за ствол и стал изо всех сил бить им по каменной колоде колодца, пока ствол не согнулся, а затем выбросил его в колодец.
— Вот так-то лучше, — сказал он, вернувшись, потирая руки. — Вот так! — А потом заметил тоном человека, который в этот день неплохо потрудился: — Время обеда давно прошло, а в животе у нас еще пусто. — Он повернулся к сжавшемуся в комок пареньку и спросил: — У тебя есть что-нибудь пожевать?
Грилле отрицательно покачал головой.
— Ах, мальчики, мальчики, — задумчиво произнес Густав, — они бросают вас в огонь и в воду. А вот есть не дают. Может, у тебя во фляжке что-нибудь осталось?
— Только чай.
— Давай ее сюда. А если у тебя найдется перевязочный пакет для мальчика, тоже давай. И не жалей, за это мы тебя накормим.
Затем они втроем ели запасы из рюкзака Густава; Грилле тоже получил свою порцию. Он уселся в сторонке у стены и зажал между колен банку с тушенкой. Он вынимал вилкой большие куски мяса и накладывал их себе на большой ломоть черного хлеба.
У Джонни не было аппетита. Он съел только несколько небольших кусочков, потом попил чаю.
— Послушай, Густав, — помолчав, сказал он, и неуверенно посмотрел на друга.
— Что тебе?
— Он назвал тебя предателем… — Джонни показал на парня из гитлерюгенда.
— Я это слышал.
— Но ведь ты никакой не предатель, правда?
В эту минуту Грилле отбросил пустую банку на другой край двора. Она покатилась с ужасным шумом. Парень же с удовольствием погладил свой живот.
— Отличное ощущение появляется сразу, когда поешь, — сказал он, слегка отрыгивая, — а вот это вам, наверное, еще пригодится. — Он щелчком подвинул Джонни и солдату перевязочный пакет. — А теперь позвольте вас спросить: когда вы собираетесь трогаться в путь?
— А ты как думаешь? — обратился Густав к Джонни.
— Я бы хотел еще немножко передохнуть, — попросил тот.
— Мы не можем оставаться здесь долго.
— Густав, пожалуйста, ну еще хоть часок!
— Так долго? — подал голос Грилле. — И попасть здесь в руки русских?
— Наелся и опять надулся от спеси? — недовольно проворчал Густав.
Грилле потянулся. Он действительно чувствовал себя отлично.
— Задержать вы меня не можете, — сказал он, позевывая. — А короткая передышка мне и самому нужна. — Он поднялся, вышел на середину двора и снова уселся в тени колодца, повернувшись к Густаву и Джонни спиной.
— Послушай, Джонни, — возобновил Густав прерванный разговор, — я хочу тебе кое-что объяснить.
— Да?
— Когда мы еще были в шалаше, ты мне рассказывал о солдатах, которые хотели ехать на поезде с беглецами, помнишь?
Мальчик кивнул. Перед глазами его снова возникла ужасная картина: полевые жандармы сталкивают с поезда ефрейтора, и тот надрывно плачет.
— Я такой же, как и он, — тихо продолжал Густав. — Но, видишь ли, слово «предатель» здесь никак не подходит. Так говорят только те, — он на секунду замолк, подыскивая нужное слово, — только свиньи, да-да, свиньи. Твоя мать нашла для них самое подходящее название.
— Так, значит, ты все-таки расслышал меня тогда?: — подавленно спросил Джонни.
— Расслышал. Твоя мать, должно быть, умная и понятливая женщина…
Мальчику пришлось по душе такое замечание.
— Она, конечно, не слишком рада этой войне?
Джонни постарался смягчить свой ответ: