— Нет, — покачал головой Джонни, — я о нем никогда ничего не слышал.
Прошло несколько секунд, пока девушка наконец перевела дух от изумления.
— Что? Ты ничего не слышал о вожде рабочих Эрнсте Тельмане?
— Нет, ничего.
— Тогда ты типичный продукт германского фашизма.
— А ты-то кто? — взорвался Джонни. — Ты сама говоришь, как настоящая немка!
Девушка грубо оттолкнула его в сторону. С ее плаща водопадом хлынул поток воды.
— Ты уже слышал, что я говорю и по-русски. А больше всего, заметь себе, я люблю говорить по-польски!
Механически, ничего не соображая, Джонни ответил:
— Да.
— Тогда прекрати болтать и вообще лучше задавай поменьше вопросов!
Джонни почувствовал, что девушка, которая правилась ему все меньше и меньше, вот-вот вспылит и уйдет. Но она продолжала сидеть. Спустя минуту ее голос звучал уже не так строго, когда она спросила:
— Раз ты берлинец, ты, наверное, хорошо знаешь город?
— Берлин — большой город, — отозвался Джонни, — но кое-что я в нем знаю.
— Ты слышал что-нибудь о Хеннингсдорфе?
— Как-как?
— Хеннингсдорф. Не притворяйся таким глупым!
Мальчик покачал головой и с сожалением ответил:
— Нет.
— Да нет же, ты должен знать, — нетерпеливо возразила девушка.
— Нет, Хеннингсдорфа я в самом деле не знаю. А это в Берлине?
— В Берлине или неподалеку.
— Если только где-нибудь под Берлином…
— Но, во всяком случае, совсем недалеко, — упрямо сказала девушка.
— Возможно.
— Возможно, возможно. А еще берлинец! Что ты вообще знаешь о Берлине?
— Бранденбургские ворота, — подумав, ответил мальчик.
Он хотел рассказать, что был там несколько раз в воскресенье со своим отцом. Отцу всегда доставляло удовольствие сменить поношенный, пропахший прогорклой смазкой мундир железнодорожника на выходной костюм, единственный, какой у него был, и не спеша прогуляться с Джонни по центру города. Иногда они шли в какой-нибудь музей, где подолгу разглядывали огромные полотна или предметы старины, награбленные в других странах. Бывали они и в арсенале, битком набитом оружием, знаменами и картинами с изображением битв. Прогуливались по широкой тенистой липовой аллее Унтер-ден-Линден, ведущей к Бранденбургским воротам. Иногда, после обеда, им удавалось послушать маршировавший мимо военный оркестр. Каждый раз, услышав оркестр, Джонни бросал отцовскую руку и в восторге несся навстречу оркестрантам. Особенно нравился ему музыкант, который бил в литавры и своим громким «бум-бум-бум» задавал темп всем музыкантам. Но Джонни тут же с испугом подумал, что девушке едва ли интересно слушать все это и она, чего доброго, опять рассердится на него. Поэтому он принялся поспешно перечислять:
— Я знаю, где находится дворец, красное здание ратуши, а потом Александерплац…
— А рейхсканцелярию? — перебила девушка.
— Нет, — ответил Джонни.
— Что? Ты и ее не знаешь?! — воскликнула удивленная незнакомка. — Какой же ты немец? Об Эрнсте Тельмане ты ни разу не слышал, где находится Хеннингсдорф, не знаешь, а теперь еще и это!
— Папа никогда не водил меня туда, — пробормотал мальчик.
— Да там же торчит ваш Гитлер, — ядовито проговорила девушка, — ваш обожаемый фюрер, которого вы с таким восторгом приветствовали!
— Я его не приветствовал, — возразил Джонни, — потому что я его никогда не видел, разве только в кино.
— Зато все другие приветствовали, — сквозь зубы проговорила девушка, и Джонни заметил, как она резко взмахнула сжатым кулаком. — Но теперь уже все! Вот увидишь, у вашего Гитлера земля будет гореть под ногами!
У Адольфа Гитлера будет гореть под ногами земля — это трудно себе представить. Вдруг плащ соскользнул с головы Джонни. Девушка поднялась.
«Сейчас она уйдет и оставит меня здесь одного, на таком холоде», — пронеслось в голове у Джонни. Он лихорадочно раздумывал, как бы задержать девушку.
— Теперь я знаю, кто такой этот Эрнст Тельман. И о рейхсканцелярии ты мне тоже рассказала. Но что же такое Хеннингсдорф?
Девушка не поддалась на его уловку и нелюбезно ответила, глядя на него сверху вниз:
— Это тебя не касается. Джонни сжался в комок.
— Ну ладно, — продолжала она уже более миролюбиво, — не стоит сразу пугаться.
— Ты хочешь уйти?
— Я не собираюсь промокнуть здесь до нитки.
Голос Джонни прозвучал жалобно, когда он спросил:
— А что мне делать?
— Ты же хотел в Берлин.
— Но как мне туда попасть? Ведь до него по крайней мере километров сорок!