Когда около четырёх часов Брюс Инглхарт появился в госпитале, ему сказали, что Мэтьюэн спит. Брюс настолько удачно поднял скандал, что вскоре узнал, что Мэтьюэн проснулся и через несколько минут он сможет к нему пройти. Войдя в палату, он увидел облаченного в халат профессора.
— Привет, Брюс, — сказал Мэтьюэн. — Они завернули меня в мокрую простыню как египетскую мумию. Знаешь, я чуть не уснул, потому что здорово расслабился. Я сказал им, пусть делают со мной всё, что им нравится. Кажется, мой побег их разозлил.
Инглхарт немного смутился.
— Да ты не волнуйся, — продолжил Мэтьюэн, — я никакой не сумасшедший. Просто я понял, что ничто на свете не имеет значения, включая всякие там пожертвования. А здесь я просто весело провожу время. Вот посмотришь, какой поднимется переполох, когда я снова удеру.
— Но разве вас не волнует будущее? — спросил Инглхарт. — Ведь вас могут перевести в Миддлтон, в обитую войлоком палату…
Мэтьюэн небрежно махнул рукой.
— А мне всё равно. Я и там смогу развлечься.
— А что станет с Джонни, с пожертвованием Далримпла?
— Чихать я на них хотел.
В этот момент приоткрылась дверь, и в палату заглянул санитар, дабы убедиться, что непредсказуемый пациент на месте. В госпитале не хватало служителей, и за профессором не могли установить постоянное наблюдение.
— Я вовсе не говорю, что не люблю Джонни, — сказал Мэтьюэн. — Но когда к тебе приходит реальное чувство пропорции, как это случилось со мной, то начинаешь понимать, что человечество — всего лишь пленочка плесени на поверхности слепленного из грязи шара, и что никакие усилия, за исключением питания, крыши над головой и развлечений, не стоят потраченной на них энергии. Первые два пункта мне пожелали обеспечить власти штата Коннектикут, а мне остается позаботиться о третьем. Что у тебя там такое?
Они правы, подумал Инглхарт, он стал научным гением, отличавшимся безответственностью ребёнка. Повернувшись спиной к двери, репортер вынул из кармана семейную реликвию: большую плоскую серебряную фляжку, верно послужившую ещё во времена знаменитого сухого закона. Она досталась ему в наследство от тёти Марты, а сам он собирался завещать её музею.
— Абрикосовое бренди, — прошептал он. Джонни проконсультировал его о вкусах Мэтьюэна.
— Ну вот, Брюс, это уже нечто осмысленное. Неужели ты не мог сказать этого раньше, а не взывать понапрасну к моему чувству долга?
Фляжка опустела. Айра Мэтьюэн откинулся на спинку стула и вытер со лба холодный пот.
— Не могу поверить, — пробормотал он. — Не могу поверить, что я был таким, как ты сказал. О, боже, что же я натворил!
— Много чего, — сказал Инглхарт.
Мэтьюэн вовсе не походил на пьяного. Напротив, он был полон тех угрызений совести, на которые способен только трезвый человек.
— Я помню всё — и те изобретения, что сами выскакивали у меня из головы, всё. Но мне было всё равно. Но как ты узнал, что алкоголь способен нейтрализовать действие моего препарата?
— Это заслуга Джонни. Он изучил последствия его приёма и обнаружил, что при приёме в больших дозах он свертывает белки в нервных клетках. Он предположил, что это снизит электропроводность между нервными окончаниями и ликвидирует то её повышение, которое вызвано вашим препаратом.
— Выходит, — сказал Мэтьюэн, — что когда я трезв, то я пьян, а когда пьян, то трезв. Но что же нам делать с пожертвованием… и с моим новым факультетом, с лабораторией, со всем этим?
— Не знаю. Далримпл уезжает сегодня вечером; ему пришлось задержаться из-за других дел. А вас отсюда пока что не выпустят, даже если узнают о действии алкоголя. Попробуйте лучше что-нибудь быстро придумать, а то время посещения уже кончается.
Мэтьюэн задумался, потом сказал:
— Я помню, как работают все мои изобретения, хотя, наверное, вряд ли смогу изобрести что-то новое, пока не вернусь в другое состояние. — Он содрогнулся. — Попробуйте тихоговоритель…
— Что это такое?
— Что-то вроде громкоговорителя, только он не звучит громко. Он выбрасывает сверхзвуковой луч, промодулированный голосом человека, и когда этот луч касается другого уха, то создает эффект слышимых звуковых частот. А поскольку сверхзвуковой луч можно направить столь же точно, как луч фонарика, то им можно нацелиться на другого человека, который при этом услышит негромкий голос, доносящийся непонятно откуда. Я как-то испробовал его на Дьюгане, и всё сработало. Сможете для чего-нибудь приспособить этот прибор?
— Не знаю. Может быть.