Прибыв в японский офицерский клуб, я обнаружил, что к моим вчерашним партнерам присоединились два новых. Один из них, как я сразу догадался, был бессмертным — человек мощного сложения с глазами навыкате; его волосы блестели от бриллиантина, а одет он был в простую военную гимнастерку без знаков различия. Я позволил себе быстро ощупать его глазами, затем повернулся к другому офицеру, который был при полном параде, эполеты и все прочее, и напоминал швейцара мистера Астора, а на деле оказался полковником Аракаки, командиром 142-го батальоном военной полиции. Аракаки повернулся к бессмертному и представил его.
— Это капитан Кобаяси из моего батальона, — коротко сообщил он.
— Честь имею, — сказал я и поклонился. Я не был склонен думать, чтобы в 142-м батальоне было два бессмертных, поэтому почти не сомневался в том, что фамилия Кобаяси была псевдонимом Теруо Минамото, бессмертного, выигравшего амулет у Хан Шана. Что ж, подумал я, скоро мы это проверим.
— Заказать коньяк? — предложил улыбающийся генерал Фуджимото. Я улыбнулся ему в ответ.
— Только если пообещаете не давать мне пить слишком много, — сказал я. — Сегодня утром у меня так болела голова.
Я не боялся, что меня одурачат и обыграют — амулет позаботится о том, чтобы этого не случилось, — меня больше беспокоило то, что могло произойти после игры. Я хотел сохранить ясную голову, чтобы обеспечить путь к отступлению.
Итак, я потягивал коньяк и играл в покер примерно с час, делая большие ставки. Вначале я часто выигрывал просто потому, что мой безалаберный блеф пугал более аккуратных игроков, и они выходили из игры, но когда они ловились на мою удочку, я начинал сильно проигрывать.
Я заметил одну важную вещь. Все японцы были чрезвычайно почтительны с капитаном Кобаяси, даже те, кто Превосходил его по званию. Выигрывая, они извинялись перед ним, склоняли голову, когда он обращался к ним, наперебой предлагали огня, когда он закуривал. Простой капитан навряд ли привлек бы подобное внимание. Таким образом я убедился не только в том, что Кобаяси был ками, но и в том, что остальные знали об этом.
После нескольких сдач я заметил, что выпученные глаза Кобаяси заблестели. Каждый раз при раздаче карт его губы начинала кривить нервная усмешка. Он беспрерывно курил, прикуривая одну сигарету от другой. Речь свелась к односложным междометиям, и за очередной картой он тянулся с таким видом, словно она была предметом его тайных вожделений.
Да, он был игроком, одним из тех бессмертных, которые не могут устоять против власти азартных игр. Возможно, задачей Ямаш'ты и Фуджимото было обеспечивать его простодушными и неопытными партнерами, прежде чем он ввяжется в серьезную игру и начнет проигрывать японские императорские регалии. После часа игры я понял, что Кобаяси не способен замечать что-либо, кроме карт, и решил прибегнуть к помощи магии.
Проиграв триста долларов на одной карте, я извинился и, покачиваясь, направился в уборную, где вынул из портсигара амулет Пиня, лизнул его и приклеил к левому запястью, прямо над точкой пульса, в надежде, что так он сработает быстрее. С минуту я подождал, чтобы посмотреть, что изменилось в окружающем мире, но не заметил никакой разницы. Я даже посмотрел в зеркало, проверяя, не заострились ли у меня уши и не начали ли глаза светиться внутренним светом, но ничего такого не произошло, и я спрятал амулет обратно в портсигар и вернулся к играющим.
При первой же сдаче ко мне пришла масть, и я понял, что амулет Пиня не был подделкой.
Я ни на йоту не изменил стиля игры и продолжал делать большие ставки. Я прикидывался более пьяным, чем был на самом деле, с благодарностью вспоминая курс обучения, который прошел в шанхайской Золотой Национальной Оперной Компании, где меня не только лупили и морили голодом, но еще вбили в голову так называемые Семь Повадок Пьяницы. Карты мне шли феноменальные — стриты, большие собаки и тигры, подбор мастей и четырех одинаковых карт следовали один за другим. При том Кобаяси постоянно приходили почти такие же хорошие карты, как мне; он ставил против меня больше остальных и проигрывал большие суммы. Генерал Фуджимото, изумленный его плохим джоссом, сослался на безденежье и вышел из игры с извиняющимся поклоном в сторону ками, однако остальные остались и продолжили игру. Ямаш'та затих, переводя глаза с меня на Кобаяси и провожая каждую карту с таким видом, словно пытался что-то сообразить.
— Большой тигр, — сказал Кобаяси и положил на стол свои карты — король, валет, десятка, девятка, восьмерка.
— Как интересно! — сказал я. — У меня тоже большой тигр! — И я с пьяным смехом положил на стол короля, даму, валета, девятку и восьмерку.
Кобаяси откинулся в кресле и холодно смотрел, как я подгребаю к себе деньги. Ямаш'та хмурился, словно соображая, как мне удалось это сделать, но я-то знал, что не мог подтасовать карты, потому что он сам их сдавал.
— Полагаю, — сказал он, — что вы, джентльмены, несколько устали от покера. Не сыграть ли нам для разнообразия раунд-другой в фан-тан?
Ага, подумал я, фан-тан. Игра, на которой прокололся Хан Шан.
— Подходяще! — бодро поддержал я, и мы собрались у стола для фан-тана. Ямаш'та сказал, что готов вести игру, если мы дадим ему минуту передышки: он поднялся в свой номер наверху и вскоре спустился, как я заметил, в вечернем костюме слегка иного покроя; несомненно, в рукавах у него имелся запас камешков. Он взял чашу, палочку и пригоршню маленьких цветных камешков и подошел к столу.
Ямаш'та орудовал палочкой, словно факир на сцене — не для того, чтобы отвлечь внимание, как думает большинство, а для того, чтобы оправдать неестественное положение рук, которое требуется для извлечения дополнительных камешков из рукава. Он призвал нас быть внимательными, постучав палочкой по поднятой чаше, затем захватил пригоршню камешков, высыпал их в чаше и перевернул ее на стол. Предполагалось, что я не замечу того, что камешки, оказавшиеся в чаше, на самом деле высыпались из рукава, а те, что он взял первоначально, так и остались в кулаке. Перевернув чашу на стол, он тут же сунул руку в карман, чтобы избавиться от камешков. Он действовал безупречно, ему даже палочка была не нужна — я никогда не заметил бы обманных движений, если бы не следил за ними специально.
— Нечет! — провозгласил я и бросил на стол горсть мексиканских долларов.
— Чёт! — быстро сказал Кобаяси. Я поискал глазами добавленный камешек, не заметил его и понял, что для начала число камешков будет четным.
Я не сводил глаз с Кобаяси, пока Ямаш'та переворачивал чашу и подсчитывал камешки палочкой, передвигая их попарно. Выпученные глаза Кобаяси блестели, он покраснел — было видно, как на висках бешено пульсируют жилы. Он пребывал в лихорадочном состоянии — даже зная, что игра подтасована, все равно взмок от возбуждения, возможно, возраставшего от сознания неизбежности собственной победы.
Я проиграл. Сунь прокомментировал, что, вероятно, моя удача переменилась. Я допускал такую возможность и планировал в следующий раз поставить на нечет, чтобы заставить Ямаш'ту использовать припрятанный камушек. Но мне не пришлось этого делать — когда Ямаш'та поднял руку с палочкой, чтобы начать следующий раунд, весь запас камешков выпал у него из рукава и рассыпался по столу.
Ямаш'та побледнел. У Фуджимото отвисла челюсть, то же самое произошло с Сунем. Я притворился придурком и уставился на упавшие камешки.
— Скажите, — сказал я. — Никогда такого видеть не приходилось!
Кобаяси уставился на Ямаш'ту с холодной ненавистью, на скуле у него дергался маленький мускул.
— Я ужасно извиняюсь! — выдавил Ямаш'та. — Просто не понимаю, как такое могло произойти! Пожалуйста, простите меня — уже поздно, мне пора спать.
— Со всяким может случиться, старина, — сказал я примиряюще, все еще притворяясь, что ничего не понял.
И тут Кобаяси заговорил с Ямаш'той. По-японски, возможно, считая, что я не понимаю этого языка. Впрочем, может быть, его нисколько не волновало, понимаю я или нет. Он говорил мягким тоном, словно болтал по телефону с кем-то, кто его слегка раздражает, но слова были злые и острые, словно бритва. Лица остальных японцев окаменели, они делали вид, что не слышал, как Ямаш'ту вербально разрезают на кусочки прямо у них на глазах. Я был почти уверен, что Сунь тоже понимал происходящее, поскольку он побелел и заерзал.