Мистер Порокки наклонился к Джонни и шепнул:
— Дама в шляпе — миссис Сильвия Либерти. Умерла в четырнадцатом году. Пламенная суфражистка.
— Суфражистка?
— Теперь этому не учат, а? Суфражистки начали движение за равное избирательное право для женщин. Приковывали себя к оградам, кидали яйца в полицейских, а в день «Дерби» бросались под копыта лошади принца Уэльского.
— Ух ты!
— Но миссис Либерти все перепутала и бросилась под ноги самому принцу Уэльскому.
— И что?!
— Скончалась на месте, — вздохнул мистер Порокки и сочувственно пощелкал языком. — Видать, принц был очень весомый человек.
— Довольно буржуазной болтовни! — крикнул Уильям Банни-Лист. — Вернемся к злобе дня! — Он зашелестел газетой. Холодец моргнул.
— Тут говорится, — сказал Уильям Банни-Лист, — что кладбище собираются закрыть. И застроить. Тебе это известно?
— Гм. Да. Да. Гм. А вы разве не знали?
— А что, кто-то должен был нас известить?
— Что они говорят? — спросил Бигмак.
— Их страшно разозлило, что кладбище продали. В газете статья про это.
— Поторопись! — сказал Уильям Банни-Лист. — Я ее долго не продержу…
Газета провисла, потом пролетела сквозь его ладони и приземлилась на дорожку.
— Да, я уж не тот, что прежде, — сказал Банни-Лист.
— Определенно, это какой-то аномальный ветер, — объявил Ноу Йоу. — Я про них слышал. Ничего сверхъесте…
— Это наш дом, — прогремел Олдермен. — Что будет с нами, юноша?
— Минутку, — сказал Джонни. — Погодите. Ноу Йоу!
— Чего?
— Они хотят знать: если кладбище застроят, что будет с теми, кто здесь похоронен?
— Эти… мертвецы хотят знать?
— Да, — хором сказали Олдермен и Джонни.
— Ей-богу, Майкл Джексон ничего такого не делал, — сказал Бигмак. — Он…
— Я видел один фильм, — проблеял Холодец, — про то, как на старом кладбище построили дома, и кто-то выкопал бассейн, и все скелеты повылазили и хотели всех передушить…
— Зачем? — спросил Олдермен.
— Он спрашивает зачем, — сказал Джонни.
— Без понятия, — пожал плечами Холодец.
— Я думаю, — нерешительно начал Ноу Йоу — что… э-э… гробы и все прочее выкопают и куда-нибудь перенесут. Наверное, есть какие-то специальные места.
— Я против! — объявила покойная миссис Сильвия Либерти. — Я уплатила за свой участок пять фунтов, семь шиллингов и шесть пенсов! И отчетливо помню содержание Документа. Там говорилось: Место Последнего Упокоения. И ни слова о том, что Спустя Восемьдесят Лет Ваш Прах Выкопают и Перезахоронят, дабы живые могли построить… как это?..
— Современные Специально Спроектированные Офисы, — подсказал Уильям Банни-Лист. — Что бы это не значило.
— Наверное, их спроектировали специально, — предположил Джонни.
— Пойти с молотка за пять пенсов! Стыд и срам! — воскликнула миссис Либерти.
— Вот вам живые! — с горечью воскликнул Уильям Банни-Лист. — Совершенно не думают об угнетенных меньшинствах.
— Понимаете, — несчастным голосом проговорил Джонни, — мэрия говорит, содержать кладбище чересчур накладно, а земля дорогая…
— А что это за Сплинберийские муниципальные власти? — спросил Олдермен. — Куда подевался городской совет Сплинбери?
— Не знаю, — сознался Джонни. — Никогда о нем не слышал. Послушайте, я тут ни при чем. Мне здесь тоже нравится. Я и Холодцу говорил, мне не по душе то, что происходит.
— Так что же ты намерен предпринять? — поинтересовался Олдермен.
Джонни попятился, но наткнулся на роллс-ройсовую усыпальницу мистера Порокки.
— Ой, нет, — сказал он. — Только не я. Это не мое дело!
— Разве? — удивилась покойная миссис Сильвия Либерти. — В конце концов, ведь именно ты нас видишь и слышишь.
— Остальные нас просто не замечают, — прибавил мистер Порокки. — Ноль внимания.
— Мы весь день из кожи вон лезли, — сказал Олдермен.
— Гуляют тут всякие с собаками, — буркнул Уильям Банни-Лист. — Ха! Пяти минут на месте не постоят, все бегом.
— Даже старая миссис Тахион, и та…— вздохнул мистер Порокки.
— А она ведь умалишотка,— сказал Олдермен. — Бедняжка.
— Остаешься ты, — подытожил Уильям Банни-Лист. — Ты должен пойти к этим муниципальным как-их-там и объяснить, что мы — не намерены — переезжать!
— Меня никто не станет слушать! Мне всего двенадцать! Я даже голосовать еще не имею права!
— Зато мы имеем, — сказал Олдермен.
— Да ну? — усомнился мистер Порокки. Мертвецы сгрудились около него, как американская футбольная команда.
— Мы ведь остаемся совершеннолетними, верно? По бумагам?
— Да, но мы мертвы, — напомнил мистер Порокки.
— Теперь голосовать можно с восемнадцати лет, — сказал Джонни.
— Неудивительно, что в людях не осталось уважения, — проворчал Олдермен. — Говорил же я: стоит допустить женщин к голосованию, и пиши пропало…
Миссис Либерти гневно сверкнула на него глазами.
— От имени умерших голосовать нельзя, — вмешался Уильям Банни-Лист. — Это называется «персонация». Незаконная Выдача Себя За Другое Лицо. Я был кандидатом от Революционной Рабочей Партии Солидарности и знаю.
— Я никому не предлагаю воспользоваться моим голосом, — сказал Олдермен. — Я хочу воспользоваться им лично. Никакой закон этого не запрещает.
— Верно…
— Я пятьдесят с лишним лет верой и правдой служил этому городу, — продолжал Олдермен. — И не вижу, отчего бы мне не поучаствовать в голосовании. Оттого только, что я мертв? Демократия — вот главное.
— Народная демократия, — вставил Уильям Банни-Лист.
Воцарилось молчание.
— Ну…— сказал несчастный Джонни, — я погляжу, что можно сделать.
— Молодчина, — одобрил Олдермен. — И газету не худо бы доставлять каждый день.
— Нет. — Мистер Порокки покачал головой. — Так трудно переворачивать страницы…
— Но мы должны быть в курсе событий, — возразила миссис Либерти. — Как знать, что за нашей спиной замышляют живые!
— Я… что-нибудь придумаю, — сказал Джонни. — Получше газеты.
— Вот и отлично, — сказал Уильям Банни-Лист. — И сходи в мэрию и скажи там…
— Что мы не собираемся с этим мириться! — прогремел Олдермен.
— Ладно, — покорно согласился Джонни.
Мертвецы растаяли. Опять возникло ощущение перемещения, словно они отбыли в неведомый иной край.
— Ушли? — спросил Холодец.
— Нельзя сказать, чтоб они приходили, — заметил Ноу Йоу, ревностный поборник науки.
— Приходили и ушли, — подытожил Джонни.
— Блин, чудно все это, — поежился Бигмак. — И холод собачий…
— Ладно, потопали,—сказал Джонни. — Мне надо подумать. Они хотят, чтоб я остановил стройку.
— Как?
Джонни быстро зашагал к воротам.
— Ха! Это они свалили на меня.
— Мы поможем, — тут же сказал Ноу Йоу.
— Да? — спросил Холодец. — В смысле, Джонни-то в порядке, но… ну… это получается якшаться с нечистой силой. Твоя мать, если узнает, будет вне себя.
feppu
— Да, но если они говорят правду, значит, мы помогаем христианским душам, — возразил Ноу Йоу. — А раз так — ничего страшного. Это ведь христианские души, да?
— По-моему, на кладбище есть и еврейский участок, — сказал Джонни.
— Ну и что. Евреи все равно что христиане, — заявил Бигмак.
— Не совсем, — очень осторожно возразил Ноу Йоу. — Но вроде того.
— Да, но…— неуклюже начал Холодец. — Это… покойники и всякое такое… ну… он их видит, значит, это его проблема… то есть…
— Когда Бигмака судили, мы все пошли его поддержать, — напомнил Ноу Йоу.
— Ты сказал, что его повесят, — надулся Холодец. — И я, дурак, все утро рисовал плакат «Свободу сплинберийцу!»
— Это был политический процесс, — обиделся Бигмак.
— Ты угнал машину министра просвещения, пока он торжественно открывал школу! — возмутился Ноу Йоу.