Наверное, у него личинок не было. Сумей он где-нибудь раздобыть пригоршню белых червячков, и — кто знает — быть может, сейчас у него были бы и ноги и руки. Пригоршню маленьких белых червей! Видимо, когда его выносили с поля боя, руки и ноги у него еще были, хотя и раненые. Но пока врачи занимались такими важными вещами, как его глаза, нос, уши и рот, в ногах и руках началась гангрена. Ну и тогда они, конечно, — давай рубить. Здесь поражен палец на ноге, там щиколотка — чего возиться! Ампутировать до бедра, и дело с концом! Видимо, именно так и было. А когда врачи просто отрезают тебе руки или ноги, они, конечно, знают, как остановить кровь, и в этих случаях умереть от кровопотери трудно. Правда, если бы доктора заранее предвидели, во что он в конце концов превратится, они бы, пожалуй, дали ему умереть. Однако все происходило постепенно, одна ампутация следовала за другой, и он остался жив, а уж теперь-то они ему ни за что не дадут умереть — это было бы просто убийством.
Господи, то ли еще бывало на этой войне. Тут чему угодно поверишь. Каких только историй он не наслышался. Одному парню осколком снесло переднюю стенку желудка, а они взяли у убитого кожу и мясо и сделали тому парню на животе что-то вроде створки.
Створку можно было приподнимать и смотреть, как у него там переваривается пища. А то еще рассказывали о госпитальных палатах, где все раковые дышали через трубки. В других палатах все питались через трубки и знали, что это уже на весь остаток жизни. Вообще трубки — дело серьезное. Многим ребятам предстояло до конца дней мочиться только через трубки, а у иных — этих тоже навалом — не осталось даже заднего прохода. Таким кишки подводили к дыре, прорезанной в боку или прямо в желудке. Никаких желудочных мышц у них не было, и отверстия перехватывались стерильными повязками.
Но и это еще не все. Где-то на юге Франции было специальное место для рехнувшихся. Там находились ребята, которые не могли говорить, хотя в остальном были в отличной форме. Просто с перепуга они начисто лишились дара речи. Здоровые молодые мужчины бегали на четвереньках, от страха забивались в угол, обнюхивали друг друга, задирали ноги, как собаки, и жалобно повизгивали. Больше ничего не делали. А то еще один парень, шахтер, вернулся на родину, в Кардифф, где оставил жену и троих детей. Как-то ночью, на переднем крае, в него угодила осветительная ракета и спалила ему всю физиономию, а жена, как увидела его, завопила дурным голосом, схватила топорик, отсекла ему голову, а потом убила всех троих ребятишек. А вечером ее нашли в каком-то салуне. Сидела себе и как ни в чем не бывало потягивала пиво. Правда, она еще, кажется, пыталась разгрызть пивную кружку. Вот и рассуждай теперь, после всего этого, — верить или не верить. Убито четыре, если не пять миллионов людей, и всем им так хотелось жить. А тут — сотни или, может, несколько тысяч людей сошли с ума, ослепли, превратились в калек, и как ни стараются умереть, им это не удается.
Однако таких, как он, немного. Немного на свете ребят, о которых врачи могут сказать: посмотрите, вот последнее слово нашей науки, вот наш триумф, вот самое великое, чего мы добились, хотя кое-чего мы добивались и раньше. Перед нами человек без ног и без рук, без ушей и глаз, без носа и рта. Но он дышит и ест, он жив, как всякий другой. Для докторов война — просто раздолье, широчайшее поле деятельности, а он, Джонни, счастливчик, он извлек наибольшую пользу из всего, чему они научились. Впрочем, одного они так и не сумеют сделать. Хоть им и удалось затолкать его обратно в материнскую утробу, но вот вытащить его оттуда они уже не смогут. Он здесь навеки. Все, что у него отнято, — отнято навсегда. С этим надо свыкнуться. Постараться поверить, а когда это уляжется в голове, успокоиться и подумать о дальнейшем.
Иной раз прочитаешь в газете про человека, которому выпал самый крупный лотерейный выигрыш. Купил человек один-единственный билет и разом отхватил целый миллион. Просто не верится, что кому-то так повезло, когда шансов, в общем-то, почти никаких. И все-таки это факт. Ты-то сам, разумеется, никогда бы и не мечтал о таком выигрыше, даже если бы и рискнул приобрести билет. А тут все наоборот: он проиграл миллион, проиграл одним махом.