И вдруг — чего с ним уже не было месяцами — он сделал странную попытку: потянулся правой рукой за тяжелым предметом, который они прикололи к рубашке, и едва не схватил его пальцами прежде, чем успел сообразить, что ни руки, ни пальцев у него нет.
Кто-то поцеловал его в висок, слегка пощекотав щетиной, какой-то мужчина с усами. Сперва в левый висок, потом в правый. И тут он понял, что они сделали. Они пришли в его палату и наградили его медалью. Он также понял, что находится во Франции, а не в Англии, потому что именно французские генералы, вручая медали, всегда целуют награжденных, тогда как американские и английские только пожимают им руку. Впрочем, он ведь безрукий, и английскому или американскому генералу не оставалось ничего другого, как только последовать французскому обычаю и поцеловать его. И все-таки скорее всего он во Франции.
Перестав думать о своем местонахождении и привыкая к мысли, что все это происходит во Франции, он вдруг не без некоторого удивления почувствовал, что сходит с ума. Они наградили его медалью. Трое или четверо взрослых мужчин, превосходных мужчин, у которых еще есть руки и ноги, которые могут видеть и говорить, и обнять, и чувствовать вкус пищи, пришли к нему в палату и нацепили на его грудь медаль. Что-что, но вот это у них, у грязных подонков, выходит ловко. Только тем и занимаются, что снуют туда-сюда и вручают ребятам медали, знай себе важничают да чванятся. А сколько генералов убито на этой войне? Правда, погиб Китченер, но это был несчастный случай. А много ли еще? Назовите их, назовите этих благополучных сукиных сынов! Многих ли из них разворотило снарядом так, чтобы весь остаток жизни прожить в постели? Зато у них хватает мужества разъезжать с места на место и раздавать медали.
Когда он на мгновение представил себе мать, сестер и Карин у своей койки, ему хотелось провалиться сквозь землю. Но теперь, когда он понял, что пришли генералы и вообще большое начальство, им вдруг овладело неуемное и злобное желание показаться им во всех подробностях. И так же как только что он пытался дотянуться отсутствующей рукой до медали, сейчас ему захотелось, не имея ни рта, ни губ, сдуть со своего лица маску. Пусть хоть мельком глянут на дыру в его голове. Нет, не мельком, пусть вдоволь наглядятся на лицо, которое начинается и кончается лбом. Он дул что было мочи, пока не сообразил, что весь воздух из легких выходит через трубку. Он опять начал перекатываться с плеча на плечо, надеясь хоть так сорвать маску.
Раскачиваясь и сопя, он почувствовал в горле какую-то вибрацию, словно к нему возвращался голос. Вибрация была короткой и глубокой, и он знал, что они слышат этот звук. Звук, конечно, не особенно громкий, не слишком отчетливый, но им он должен показаться, по крайней мере, не менее интересным, чем хрюкание поросенка. Ну, а если он уже в состоянии хрюкать как поросенок, то ведь это очень даже здорово, потому что раньше он был и вовсе безгласным! И он лежал, раскачиваясь, пыхтя и хрюкая, надеясь, что они прекрасно поймут, как наплевать ему на их медаль. И вдруг, в самый разгар его усилий, вразнобой затопало множество ног, шаги удалились, пружины кровати вздрогнули раз-другой и застыли. Еще секунда, и он опять остался один в своей черноте, в своем безмолвии — один со своей медалью.
Скоро он успокоился. Он думал о вибрации тех шагов. Он привык четко реагировать на вибрации. По ним он определял примерный рост и вес медсестер и размеры палаты. Но вибрации от шагов четырех или пяти людей, топочущих по палате… Над этим стоило подумать. Он лишний раз понял, что вибрации — очень важная вещь. До сих пор он думал о них только как о чем-то, что он воспринимает. Но ведь могут быть и такие вибрации, которые исходили бы от него самого. Вибрации, которые воспринимал он, о чем-то говорили ему. Но разве сам он не мог бы с помощью вибраций хоть что-то сообщить окружающим?
В глубине мозга тускло замерцала искорка. Если как-то научиться использовать вибрации, то можно установить связь с этими людьми. Постепенно искорка разгорелась в огромное, слепящее белое пламя. Оно осветило такой необозримый простор, что от волнения он едва не задохнулся. Всякие вибрации, колебания — очень важная штука для общения. Шаги человека по полу — один вид колебаний. А стук телеграфного ключа — это тоже колебания, но другого рода.