Вскоре поезд оказался среди большой пустыни, раскаленной желтой пустыни, зыбившейся под лучами солнца. Где-то далеко парило облако, даже, скорее, дымка, повисшая между небом и землей, но поближе к земле. И прямо из дымки появился Христос, шествующий из Таксона. Он плыл высоко над пустыней, в свисающих пурпурных одеждах, и волны горячего воздуха омывали его.
И, глядя на Христа, вознесшегося над пустыней, он почувствовал, что больше не может оставаться в поезде. В этом поезде ехали мертвые и живые, а он не принадлежал ни к тем ни к другим, и поэтому ему незачем было торчать где бы то ни было, для него уже нигде не осталось места, он был забыт и покинут, одинок и заброшен навсегда. Поэтому он выпрыгнул из окна вагона и бросился бежать к Христу.
А поезд, полный кошмаров, несся сквозь солнечный свет под хриплый посвист паровоза и хохот мертвецов. Но в пустыне он был один, он бежал и бежал туда, к Христу, парившему в своей пурпурной мантии в раскаленном небе. Он бежал что было сил и, добежав до Христа, рухнул к его ногам на горячий песок и зарыдал.
Глава семнадцатая
Он проснулся, как просыпаются после разгульной пьянки, когда в голове туман и помутненный мозг медленно и мучительно возвращается к действительности. Он проснулся, отбивая головой сигнал О. Это стало непременным признаком его пробуждения. При первом же проблеске сознания он уже морзил, и потом, когда выбивался из сил, переставал соображать и сон одолевал его, машинально продолжал сигналить. Он лежал, ни о чем не думая, изболевшийся мозг словно пульсировал, а голова стучала в подушку.
Помогите!..
Когда мозг его прояснился и начал думать, а не только чувствовать, он перестал морзить и притих. Произошло нечто крайне важное: у него появилась новая дневная сестра.
Он это понял, как только отворилась дверь и она зашагала по комнате. У нее была легкая походка, тогда как прежняя дневная сестра — та, что работала так быстро и споро, — ступала тяжело. Новой сестре требовалось пять шагов, чтобы дойти от двери до койки. Значит, она пониже той, другой сестры и, вероятно, помоложе ее, потому что дрожание пружин от этих еще незнакомых шагов казалось ему плавным и даже каким-то радостным.
Он не мог припомнить дня, когда старая сестра не явилась бы и не сделала все то, что полагалось. Теперь он присмирел и насторожился. Это походило на узнавание какой-то тайны, на открытие нового мира. Не колеблясь ни секунды, новая сестра быстро откинула его одеяло. Потом, как и все ее предшественницы, с минуту неподвижно стояла у его постели. Он знал — она в упор смотрит на него, ибо ее, конечно, предупредили об ожидающем ее зрелище. Но действительность была, видимо, настолько страшнее любого описания, что в первое мгновение она могла только смотреть. Затем, вместо того чтобы торопливо укрыть его, или, как это делали другие, стремглав выбежать из палаты, или застыть на месте, орошая слезами его грудь, она положила ему на лоб ладонь. Еще никто не делал этого так, как она. И никто, наверное, не смог бы сделать это так. Не всякий, например, способен положить руку рядом с открытой раковой опухолью, настолько ужасающей, что не то что прикоснуться, а и помыслить об этом жутко. А вот эта новая сестра, с легкой и счастливой походкой, ничуть его не испугалась.
Она положила ладонь на его лоб, и он почувствовал, что ладонь эта — молодая, маленькая и влажная. Она положила ему ладонь на лоб, и он попытался сморщить кожу — показать, как его обрадовало ее прикосновение. Это было вроде передышки после долгого, напряженного труда. Это было почти как сон — ласковая, успокаивающая ладонь на лбу.
Затем он подумал, чего можно ждать от этой новой сестры. Старая почему-то ушла. Ну и бог с ней! Она никогда не понимала его усилий, никогда не понимала, что каждой клеткой своего существа он пытался разговаривать с нею. Она не обращала никакого внимания на его сигналы, разве что пробовала прекратить их. Но вот ее нет, и вместо нее появилась новая сестра, молодая новая сестра, смелая и ласковая. Сколько она пробудет с ним — кто знает! Может, выйдет из комнаты и больше никогда не вернется. Но сейчас эта девушка с ним, и он верил, что каким-то образом она чувствует то же, что и он, — иначе не положила бы так быстро ладонь на его лоб. И если он сумеет подавать ей очень точные, очень ясные и определенные сигналы азбуки Морзе, она, возможно, поймет то, чего никто другой не пытался понять.