А где мое кольцо?
На моей руке было кольцо. Куда вы его дели? Это подарок Карин, и я желаю получить его обратно. Могу носить его на другой руке. Обязательно верните его мне, оно для меня кое-что значит, даже очень много. Если же вы просто украли его, берегитесь — я упеку вас, сукиных сынов, в тюрьму, как только избавлюсь от этих бинтов. Грязные сволочи, ворюги проклятые — взяли да стащили кольцо с моей отрубленной мертвой руки! Вы ограбили мертвеца — вот что вы сделали! Так где же мое кольцо, где кольцо, Карин, где оно? Да ответьте же, а то я вот-вот снова уйду под воду. Желаю получить обратно кольцо. Вы отняли у меня руку. Неужели этого мало? А кольцо — мое. Оно принадлежит мне и Карин, это наше кольцо. Так где же оно, скажите. Ну скажите, пожалуйста! Рука, на которой оно было, мертва. Но ведь всякое кольцо должно красоваться на живой руке, гнилое мясо кольцами не украшают. Считалось, что оно будет всегда на моем живом пальце, на моей живой руке, ибо оно означало жизнь.
«Мне его подарила мама. Это настоящий лунный камень. Теперь носи его ты».
«Не налезет».
«На мизинец, дурачок, попробуй на мизинец».
«А ведь правда».
«Я же говорила…»
«Ты моя ирландочка».
«Джо» милый, что-то мне вдруг стало страшно. Поцелуй меня еще раз».
«Не стоило выключать свет. Как бы твой старик не рассердился».
«Да целуй же! Ничего он не рассердится. Мой Майк все понимает».
«Маленькая моя ирландочка, маленькая, милая ирландочка».
«Не уезжай, Джо, прошу тебя — не уезжай!»
«Но ведь меня призвали — уж теперь никуда не денешься».
«Они убьют тебя».
«Может, и убьют. А вообще-то не думаю».
«Не думаешь! А сколько убили ребят, которые тоже не думали! Не уезжай, Джо, прошу тебя».
«А сколько ребят вернулось!»
«Я люблю тебя, Джо».
«Ты моя ирландочка».
«Никакая я не ирландочка, я венгерочка».
«Ты полуирландочка, полувенгерочка, но все-таки ты похожа на ирландочку. У тебя глаза и волосы — как у маленькой ирландочки».
«О, Джо…»
«Только не плачь, Карин, пожалуйста, не плачь».
Внезапно на них упала тень, и оба подняли глаза.
«Прекратите немедленно! Прекратите, черт вас побери!»
Старик Майк Бэркмэн — и как ему только удалось так тихо войти в дом? — стоял над ними в полумраке и пристально глядел на них.
Они лежали рядышком на диване и тоже глядели на него. Бэркмэн казался каким-то карликом-переростком, потому что двадцать восемь лет работы на угольных шахтах Вайоминга сгорбили его. Двадцать восемь лет под землей с красной книжечкой союза «Индустриальные рабочие мира» в кармане и со злобой на весь мир. Он стоял и глядел на них, а они не шевелились.
«Я не потерплю такого в моем доме. Вы что думаете, этот диван — заднее сиденье старой машины? Ну-ка встаньте и ведите себя как приличная парочка! Да поживее! Карин, кому говорю!»
Карин встала. Ростом она не вышла — всего метр пятьдесят три. Майк уверял, что-то из-за недоедания в детстве, но это было, пожалуй, неверно, ибо ее мать тоже была маленькой. Зато фигура у Карин была что надо и здоровье отличное, а уж насчет красоты так и говорить нечего — чудо-девушка.
Старый Майк, пожалуй, иной раз плохо владел собой, особенно когда злился.
Карин смело посмотрела отцу в глаза.
«Утром он отправляется на фронт».
«Знаю. Знаю, девочка моя. Идите в спальню. Вдвоем. Может, второго такого случая больше не представится. Иди, Карин».
Она внимательно взглянула на отца, потом, склонив голову, словно ребенок, задумавшись о чем-то своем, быстро прошла в спальню.
«Иди за ней, парень. Кажется, она испугалась. Иди и обними ее».
Он сделал шаг, другой — и вдруг почувствовал цепкие пальцы Майка на своем плече. Майк смотрел ему прямо в лицо, и его глаза были видны в темноте.
«Ты конечно, знаешь, как с ней надо обращаться. Она не девка. Понимаешь?»
«Понимаю».
«То-то же… А теперь иди, мальчик».
Он повернулся и пошел в спальню. На столике-горела электрическая свеча. За ней, в углу, стояла Карин. Она успела снять пояс и положить его рядом на стул. На ней был лифчик. Когда он вошел, она, изогнувшись и чуть наклонившись вниз, как раз пыталась справиться с застежкой на юбке. Она подняла глаза и, заметив его, замерла. Она смотрела на него, словно увидела впервые и еще не разобралась, нравится ли он ей. От этого взгляда он едва не расплакался.