О чем бы ни шла речь: о труднейших вопросах философии или риторических приемах, он был весь – остроумие, вдохновение, страсть. Строгие доказательства сменялись шуткой, за цепью блистательных умозаключений следовали стихи, отвлеченные философские понятия облекались в плоть живых образов. Древние боги и богини прилежно служили логике. Бруно создавал целый мир аллегорий. Лекции его, глубокие и яркие, были образцом необычайного красноречия. Студенты едва успевали за ним записывать.
Однажды Бруно позвали во дворец. Сам король оказал ему честь побеседовать с ним. Он был очень любознателен, этот король! Длинное лицо с высоким лбом, чуть вздернутые, словно от удивления, брови, безвольный подбородок, живые глаза. Ему прожужжали все уши о лекциях Бруно и о том чудесном искусстве, которое он преподает! Неужели он впрямь обладает из ряда вон выходящей памятью и может развить ее в других? Джордано не заставил себя упрашивать и продемонстрировал свои способности. Генрих был в восторге. Больше всего короля интересовал вопрос, как он этого добился, естественным путем или магическими приемами?
Просвещеннейший монарх, друг философов и любитель книг, конечно, склоняется к мысли, что дело не обходится без вмешательства нечистой силы! Бруно объясняет королю суть мнемонического искусства. Каждый может развить свою память, если будет держаться правильной системы и проявит должную настойчивость. Генрих не особенно верит. Приходится доказывать, что магия тут ни при чем, а успехи мнемоники – это успехи науки. Кажется, он убедил короля. Значит, и он, Генрих, под руководством опытного наставника в состоянии постичь это искусство? Король загорелся. Он хочет попробовать, и надеется, что синьор Бруно обучит его всем тонкостям.
Бруно давал уроки королю, составлял для него задания, придумывал интересные примеры. Прилежным учеником Генрих не был. Все, что требовало усилий, быстро ему надоедало. Наскучила ему и мнемоника. Но он продолжал благоволить к Ноланцу и, когда тот попросил разрешения посвятить ему одну из книг, согласился. „О тенях идей“ и „Искусство памяти“ Бруно отдал печатнику.
Хотя он и называл „Тени идей“ книгой о памяти, содержание ее было значительно шире. Мнемоника для Бруно – это не набор рецептов, позволяющих механически развивать память, – это наука, связанная как с психологией, так и с теорией познания. А изложение теории познания требовало и изложения ряда основных философских воззрений.
В столкновениях противоположных суждений ищет Ноланец истину. Давнее противопоставление природы и духа, материи и формы он считает ошибочным. „Едино тело всего сущего“. При всем многообразии форм существования материи в основе вещей лежит, одна и та же субстанция.
Ноланцу чужда мысль о непознаваемости мира. Человек, изучая окружающее, познает не мир абстракций, универсалий, а физическую действительность. Бруно разбирает учения Платона и Аристотеля об идеях. „Вечные идеи“ существуют вне материи? Для Бруно идея или душа – жизненное начало – неотделима от материи, присуща материи. Она формирует материю изнутри.
Все вокруг постоянно изменяется, но в основе своей вселенная остается неизменной. Рождаются и гибнут индивидуумы, бытие же вечно. Изменяющееся постигается чувствами, неизменное обнаруживается разумом. Интеллект не открывает какой-то особый мир идёй, стоящий над реальным миром, а тот же реальный мир. Мир идей – это тот же воспринимаемый чувствами мир, только понятый в его постоянстве. Чувства и разум постигают с разных сторон одно и то же бытие. Человек способен постичь не только внешний облик, но и суть вещей.
Единство вселенной обусловливает всеобщую взаимосвязанность явлений. Цепь превращений непрерывна: сложное становится простым, простое – сложным. В мире совершается круговорот элементов: земля разжижается в воду, вода в воздух, воздух в огонь, огонь сгущается в воздух, воздух в воду, вода в землю.
„Природа может творить все из всего“. Природа от единого спускается к множественному, познающий разум поднимается от множественного к единому. Постепенный переход от тени к свету необходим – он не отдаляет истины, а приближает ее, ибо человек не может сразу узреть истину во всем ее блеске и не потерять зрения.
Всеобщая взаимосвязанность вещей соответствует всеобщей взаимосвязанности понятий. Устанавливать эти связи – значит не только познавать реальный мир, но и помогать памяти.
Ноланец – враг предубеждений. Он не отринет презрительно ни тайн пифагорейцев, ни веры платоников, ни мнений перипатетиков, коль скоро они соответствуют действительности. Он не любит только тех философов, которые не находят ничего хорошего в других системах. Но он непримирим к людям, выдающим за истину собственные фантазии. Бруно высказывается против богословских учений. Христианство для него только одна из сект. Он убежден, что с прогрессом знаний религиозные доктрины разлетятся в прах.
Бруно верит в силы человеческого разума. Он не видит пределов познанию – оно, как и вселенная, безгранично!
К изложению теоретических основ, на которых он возводил здание мнемоники, было приложено практическое руководство – „Искусство памяти“, снабженное рисунками, мнемоническими стихами, загадками». Бурное воображение Ноланца населило книгу множеством образов, почерпнутых из природы и мифологии. Связанные друг с другом, они помогут легко запомнить любую вещь!
В награду за посвящение книги и преподанные ему уроки Генрих III назначил Бруно экстраординарным профессором и положил ему жалованье.
«Тени идей», первая изданная в Париже книга Ноланца, вызвала много пересудов. Ее понимали по-разному. Людей, привыкших внимать словам, а не мыслям, сбивала с толку терминология. Если он расширяет Платоново учение, то почему так странно? Его «Тени» слишком темны? Ну что же, он готов это исправить: он прибавит света. Скоро, очень скоро он рассеет сомнения и положит конец кривотолкам.
В Париже Бруно снова столкнулся с ненавистным ему типом людей: богатые и честолюбивые бездельники жаждут добиться успеха с помощью оккультной философии. Эти меценаты и благодетели, слишком ленивые, чтобы всерьез заниматься наукой, хотят за деньги и обещания покровительства выведать секреты магии и поставить сверхъестественные силы на службу своим страстям. При дворе процветают всякого рода шарлатаны, звездочеты и гадатели. Королевское семейство опекает чернокнижников. Екатерина Медичи, царственная маменька, держит при себе итальянца-астролога. Король живо интересуется алхимией. Влиятельнейшие сановники не жалеют золота на гороскопы, водятся с некромантами. Как тут не вспомнить Неаполь, где на каждом шагу можно повстречать алхимика или мага!
Много ждал Бруно от Франции, надеялся, что найдет здесь в научном мире иную, чем на родине, обстановку. Конечно, парижские профессора отличаются от итальянских. Но так ли существенны эти различия и не перевешивают ли их черты поразительного сходства? В академиях здесь, как и в Италии, верховодят педанты.
Ты жив, Манфурио! И на французской почве ты чувствуешь себя так же вольготно, как и в Неаполе! Давно, еще в монастыре, Бруно сочинял комедию. Теперь образы этой комедии вновь на него нахлынули. Он с головой ушел в работу над «Подсвечником» [9]. Под пером его оживала неаполитанская улица. Впечатления юности навсегда остались в сердце. Люди, которых он хорошо знал, стали прообразами действующих лиц. Три темы, по его замыслу, составляли основу комедии: любовь Бонифацио, алхимия Бартоломео, педантство Манфурио.
Бонифацио, уже немолодой дворянин, воспылал страстью. У него красавица жена, но он бредит не о ней. Куртизанка Виттория лишила его покоя. Он не хочет тратиться на подарки и решает добиться своего с помощью колдовства. Так-то оно будет намного дешевле! От знатока магии он выведал способ, как приворожить любимую. Виттории становится известно о его затее. Она мечтала за счет Бонифацио сколотить приданое, но воистину из камня не выжмешь вина. Пусть же любострастный скряга на собственной шкуре испытает последствия своей ворожбы! Несколько мошенников задумали погреть руки на этой истории. Они уговаривают Бонифацио, чтобы он, отправляясь на свидание, переоделся художником Джованни Бернардо.
9
Название комедии обычно переводят на русский язык как «Подсвечник». Однако в просторечии неаполитанцев слово «candelaio» имело и другое, весьма вольное значение. «Candelaio» – это дворянин Бонифацио, главный персонаж комедии. Назвав так Бонифацио, Бруно заклеймил его распутство.