Пламенная любовь учителя к музыке, его страсть передались и ученику. Гершвин купил толстую серую тетрадь, которой обычно пользуются бухгалтеры и счетоводы, и аккуратно вклеивал туда портреты великих композиторов и исполнителей — он вырезал их из газет и журналов. Туда же он вкладывал программки концертов, которые он посещал, так как теперь он стал их завсегдатаем. "Я слушал не только ушами, но всеми нервами, всем умом, всем сердцем. Я слушал с такой искренностью, что был весь пропитан музыкой. Потом я шел домой и слушал памятью. Я садился за пианино и повторял все мелодии". Между 1912 и 1913 родами он был на концертах Нью-йоркского Филармонического оркестра, Нью-йоркского симфонического общества, Оркестра Бетховена, Русского симфонического оркестра, а также слушал выступления таких виртуозов, как Лео Орнштейн, в то время считавшийся enfant terrible[7] современной музыки, Леопольд Годовский, выступления своего друга Макси Розенцвейга. Он также посещал и более скромные по своему значению концерты (проходящие в небольших залах типа Уонамейкерз энд Купер Юнион). И, конечно, он бывал на концертах в Уолдорф-Астория, где как солист выступал Хамбитцер; в программке за 13 апреля 1913 года стоит имя его учителя — он солировал в Концерте ре минор Рубинштейна; дирижер Джозеф Кнехт. Эта тетрадь Дж. Гершвина с фотографиями, программками, вырезками из газет, рассказывающими о композиторах и исполнителях, находится сейчас в собрании Дж. Гершвина в Библиотеке Конгресса города Вашингтона.
Вскоре Гершвин начал выступать как исполнитель перед широкой аудиторией. В Коммерческом училище, куда он поступил в 1912 году, он играл в оркестре. Летом 1913 года за пять долларов в неделю он работал тапером в одном из курортных мест штата Нью-Йорк в горах Кэтскил.
Он продолжает писать музыку, в основном эстрадные песни. Примерно в 1913 году он написал свою первую песню — балладу "С тех пор как я нашел тебя"("Since I Found You), которая так и не была опубликована. Спустя много лет он с удовольствием вспоминал, что в самый разгар работы над этой песней дело вдруг застопорилось, так как он не знал, как перейти из соль мажора в фа мажор. Его вторым опусом стали "Грезы в ритме рэга" (Ragging the Traumerei), очевидно, созданные под влиянием появившейся за несколько лет до этого обработки Ирвинга Берлина "Весенней песни" Мендельсона в стиле рэгтайм. Его третья вещь, также не опубликованная, была исполнена перед зрителями 21 марта 1914 года. Клуб Финли — так называлось литературное общество, к которому принадлежал Айра, — проводил свой ежегодный развлекательный вечер в здании Кристадора-хаус на 147-й авеню Б. Так как Айра входил в комиссию по организации вечера, он вставил в музыкальную программу под № 3 и 5 выступление Джорджа. В пятом номере Джордж аккомпанировал нескольким певцам, а в третьем выступал соло. В программке нет ни названия произведения, ни его автора — там всего четыре слова: "Исполняет на фортепиано Джордж Гершвин", но сыгранное им в тот вечер произведение было танго для фортепиано, а его автором — сам Гершвин, пожелавший из скромности остаться инкогнито.
Его интерес скорее к популярной, нежели к серьезной музыке, имел значение для первых самостоятельных шагов на композиторском поприще. Это говорит о том, что с самого начала ему было ясно, какой путь он изберет. И как ни старался Хамбитцер посадить Джорджа на строгую "классическую диету", соблазн "попробовать свои излюбленные сочинения и ароматные блюда" оказывался сильнее. В своем письме к сестре, в котором Хамбитцер назвал Джорджа "гением", у него есть любопытное высказывание: "Он хочет заниматься всей этой современной штуковиной, джазом и прочим. Но я пока ему этого не разрешаю. Сначала я должен убедиться, что он хорошо усвоил основы классической музыки".
Уроки в студии были целиком отданы изучению сочинений композиторов-классиков, но уж в остальное время он безраздельно принадлежал музыкальному миру Тин-Пэн-Элли. Уже в 1913 году он был страстным поклонником музыки Ирвинга Берлина, особенно его "Рэгтаймового оркестра Александра"(Alexander’s Ragtime Band), по которому все тогда буквально сходили с ума. Он снова и снова пытался убедить своего учителя в том, что хорошая легкая музыка тоже необходима и имеет право на существование, что американский композитор должен использовать в ней свой национальный материал. Но Джордж не мог переубедить своего учителя. Хамбитцер был непоколебим и не скрывал этого. Но как всегда, Гершвин знал, что делает, и поэтому никто, даже глубоко почитаемый им учитель, не мог поколебать его уверенности в своей правоте.
Теперь он думал только об одном: как получить работу в Тин-Пэн-Элли. А это означало, что он должен уйти из коммерческого училища, что отнюдь не приветствовалось его матушкой. Хотя к этому времени она уже убедилась, что никакого бухгалтера из Джорджа не получится, в ее голове начали смутно возникать новые идеи пристроить его куда-нибудь в пушной бизнес. Но одно она заявила твердо: она не переживет, если сын ее станет музыкантом. Эта профессия, по ее мнению, не сулит ничего, кроме неопределенности, если не полного краха. Но все было бесполезно, его решение было окончательным и бесповоротным. После того как все высказали друг другу все, что хотели, мать сдалась. Отец пожимал плечами, видя желание сына и какие планы он строит, так как считал, что дети должны сами решать свою судьбу.