В большом долгу я перед Сюзен Хилл, Амандой Маршалл, Кэрис Томас, Хелен Гаммер и другими членами команды с Мьюзем–стрит, моим первым редактором Хилари Мюррей, Пенни Брэйбрук, санкционировавшей выпуск этого издания, Джеффри Хадсоном, Эдди Левитеном, Аланом Хилом, Дэном Фрудом, Крисом Брэдфордом и особенно Мишель Найт за ее поразительное терпение и понимание.
Я очень благодарен за предоставление архивных материалов Филу Куперу (Radio 200), Рону Куперу, Лесли Дибли, Марку Эллену, Энн Фрир, сотрудникам «Henley Standard», Дэвиду Хорну (из Института популярной музыки при Ливерпульском университете), Дэвиду Хамблзу, Аллану Джонсу (из «Melody Maker»), Фрэзеру Мэсси, Стиву Моррису, Дарреллу Пэддику, Джилл Причард, Чарльзу и Деборе Солтам, Джонатану Тэйлор–Сэбину и Майклу Тауэрсу.
Алан Клейсон, июль 2001 годаОн всегда говорил о себе с искренностью простосердечного человека: «Я — обычный парень». Вне всякого сомнения, само происхождение Джорджа Харрисона предполагало, что он должен быть обычным парнем. Жители Мерсисайда в подавляющем большинстве были плотниками, моряками, каменщиками, водителями. Все эти профессии, хотя и весьма почитаемые, не требовали особого образования. Эдуард Харрисон, прадед Джорджа, поставил в приходской книге крест вместо подписи, когда сочетался браком с Элизабет Харгривс в 1868 году. Оба новобрачных являлись несовершеннолетними. Будучи незаконнорожденным, Эдуард еще к тому же появился на свет в разгар эпидемии холеры, опустошавшей викторианский Ливерпуль.
Имевшие предков со столь основательно звучащими фамилиями, как Шепхерд и Томпсон, Харрисоны жили в южном районе Ливерпуля Уэйвертри, населенном преимущественно представителями рабочего класса. В 1909 году родился внук Эдуарда, Харольд Харгривс Харрисон. Когда семнадцатилетний Харольд устроился стюардом в компанию White Star Line, кварталы зданий из красного кирпича, строившихся на месте старых домов из песчаника, начали поглощать еще сохранившиеся парки и аллеи. Самую большую зеленую зону Уэйвертри Плэйграунд разрезала вдоль ее западной границы грохочущая железная дорога, соединявшая этот район с вокзалом Ливерпуля Lime Street Central, находившимся в трех милях отсюда, в центре города.
Уэйвертри уже почти слился с другими пригородами Мерсисайда, когда Харольд Харрисон начал ухаживать за Луизой Френч, помощницей бакалейщика и дочерью швейцара в «Tower Ballroom» в Нью–Брайтоне, самом большом танцевальном зале на морском побережье к северо–западу от Блэкпула. Спустя год после свадьбы, в 1931 году, родилась их единственная дочь, названная в честь матери Луизой. Тремя годами позже на свет появился сын Харольд.
Поскольку работа не приносила семье ничего, кроме неприятностей, мистер Харрисон покинул свой корабль и попытался сменить род занятий в нелегких условиях экономического спада середины 1930–х. В течение нескольких месяцев он получал пособие по безработице, пока в 1937 году не устроился автобусным кондуктором. К началу Второй мировой войны он переквалифицировался в водителя и стал профсоюзным активистом. В 1940 году, под взрывы бомб люфтваффе Геринга, падавших на ливерпульские доки, Луиза родила третьего ребенка, Питера. Харрисоны в то время жили в маленьком доме в глухом тупике. Сюда доносились звуки пожарной части на Хай–стрит.
Двери дома 12 по Арнольд Гроув открывались непосредственно на мостовую. Вместо сада на заднем мощеном дворе имелся крошечный скверик с цветочной клумбой, кабинкой туалета и цинковой ванной, которую в случае необходимости вносили в дом и ставили перед камином на кухне на покрытый линолеумом пол. Воду для мытья нагревали либо на открытом огне, либо на гулко гудевшей газовой плите. Обычно вода быстро остывала. Детей мыли в раковине умывальника. Во всех помещениях дома, кроме кухни, зимой было довольно холодно, и, готовясь ко сну, его обитатели укладывали в постели бутылки с горячей водой.
В этом доме в ночь на 25 февраля 1943 года 33–летняя миссис Харрисон произвела на свет свое последнее дитя — Джорджа, названного так в честь короля Георга VI. Тяготы войны были позади, хотя над доками все еще парили противовоздушные аэростаты.
И Питер, и Джордж пошли в отца: стройные, с оттопыренными ушами, резкими чертами лица и бровями, сходящимися на переносице, что придавало улыбке мрачноватый оттенок. От Луизы Джордж унаследовал ирландскую кровь, и было в нем что–то от гнома, что проявлялось в некоторой проказливости. Со временем его светлые волосы потемнели, сделавшись каштановыми, и он приобрел манеру растягивать слова, от которой так никогда и не избавился.