В 1958-м Лукас начал учиться в старшей школе имени Томаса Дауни и, как водится, получал хорошие оценки по рисованию и музыке, по всем же остальным предметам стремительно катился вниз. «Нет, не отстающий, скорее середнячок, – рассказывал Лукас позднее. – Получал тройки, иногда тройки с минусом. Но отличником я точно не был»[110]. Это еще мягко сказано; в конце первого года в старшей школе ему выставили двойки по естественным наукам и английскому языку. «Я все время витал в облаках, – вспоминал Лукас. – Меня не числили глупым учеником. Считали, что я могу добиться большего, но не хочу реализовывать свой потенциал. А мне было невыносимо скучно»[111].
Настоящей школой для него был собственный дом. Лукас начал заниматься фотографией и переоборудовал пустующую ванную комнату в проявочную. Он сам обучился основам и фотографировал самолеты, когда они пролетали над головой; в итоге так набил руку, что удавалось поймать в кадр свою кошку в прыжке. Но как остальные уроки уступили первенство искусству и музыке, так и занятия фотографией через некоторое время начали соперничать с новой страстью, которая почти полностью поглотила следующие шесть лет его жизни – и чуть ли не саму жизнь. «Мои подростковые годы были отданы автомобилям, – вспоминал Лукас. – С четырнадцати до двадцати лет они занимали главное место в моем мире»[112].
Сначала он увлекся мотоциклами и носился на них с головокружительной скоростью – двигатель ревет, тормоза визжат – между рядами ореховых деревьев по ранчо на Сильван-роуд. («Мне всегда нравилась скорость», – подтверждал он позднее[113].) «Автомобили ворвались в мою жизнь в пятнадцать лет, – рассказывал Лукас. – Я зависал в гараже, возился с машинами, копался в двигателях»[114]. У него получалось: ребенок, который чинил игрушечные паровозы и построил американские горки с помощью катушки телефонного провода, чувствовал себя под капотом автомобиля как рыба в воде. Вскоре Лукас захотел собственный автомобиль, и Джордж-старший, который видел, как сын лихо носится на мотоцикле по ранчо, выбрал машину, как он думал, в лучших интересах подсевшего на скорость отпрыска: маленький желтый «Фиат Бьянкина» с двухцилиндровым двигателем. «Он решил, это будет безопасно, ведь такой автомобиль не способен нормально разогнаться», – вспоминает Лукас[115]. И действительно, двигатель у нее был, как мотор от швейной машинки. «Дурацкая маленькая букашка. Что я мог с ней делать? По сути, это был мотороллер»[116].
Что он мог с ней сделать, так это разобрать на части, модифицировать и снова собрать. «И я сделал ее невероятно быстрой», – с гордостью вспоминал Лукс[117]. «Я разогнался в нашем саду, резко развернулся и разбил ее»[118]. А потом начал все заново; отогнал автомобиль в местную автомастерскую, которая специализировалась на машинах из Европы, и там пересобрал «Фиат»: срезал крышу, опустил переднее стекло, оставив от него только тонкую полосу, добавил мощности двигателю, установил гоночный ремень и защитную дугу, отладил сцепление. Как «Тысячелетний сокол» Хана Соло, «Бьянкина» Лукаса выглядела не блестяще, но отлично выполняла самые важные функции; к тому же он самолично сделал множество специальных улучшений.
В мае 1960 года Лукасу исполнилось шестнадцать. Больше не нужно было ездить по ореховой роще и разбивать «Бьянкину»; теперь он мог по-настоящему разъезжать по улицам[119]. Школа никогда не была приоритетом, но тут он и вовсе ее забросил. «В старшей школе я уделял мало внимания урокам, – признавался он позже. – Учеба казалась мне скучной, все свободное время я возился с машиной»[120]. С тех пор, как говорил Лукас, «машины полностью поглотили мою жизнь»[121].
Оценки стремились вниз, и Лукас становился все больше похож на малолетнего преступника, каким его уже считали учителя. Стрижка «ежик» ушла в прошлое, теперь он мазал волосы бриолином и делал прическу, которую называли «утиный хвост», или зачесывал и без того волнистые волосы в сияющий калифорнийский вариант «помпадура» под названием «нарушитель». Лукас не обзавелся вредными привычками настоящих хулиганов – он не пил, а его самым большим грехом было чрезмерное увлечение шоколадными батончиками. И все же в нестираных «левайсах» и остроносых ботинках с металлическими носами он и впрямь сильно смахивал на хулигана, но, будучи невысоким, выглядел скорее хмуро, чем устрашающе. Джон Пламмер считал, что его друг просто-напросто сбился с пути и потому тусуется «с нежелательными элементами и крутыми парнями [нашего] города»[122].
113
“An Interview with George Lucas”, Milken Institute Global Conference, April 30, 2012, http://www.milkeninstitute.org/events/conferences/global-conference/2012/panel-detail/3586 (далее Milken).