9
В ночи маячат сигареты,
Мерцают, словно светлячки.
Идут рабочие пикеты.
Идут, подняв воротники.
Пикет сменяется у входа.
А ночь беззвездна и тиха.
Молчит огромный двор завода.
Молчат безлюдные цеха.
Но не молчит
Ни днем ни ночью
Один конторский кабинет.
В нем — грозный, стачечный, рабочий
Неодолимый Комитет…
Предгрозья душная истома.
Чуть тлеют
Дальние огни.
Посты сменяет
Сам Джакомо.
Джованни прячется в тени.
— Ты где, сынок? Присядь. Закурим.
А впрочем, рано дым пускать.
Ну, как дела? Ты начал, дурень,
В нутро хозяйское вникать?
Он рад рабочими руками
Таскать каштаны из огня.
Твоя дорога только с нами.
Мы все рабочие — родня.
Закапал дождь.
Свои береты
Надвинув глубже на глаза,
Идут рабочие пикеты,
И резковато — мокрым светом
На их плащах
Блестит гроза.
10
Семнадцатое утро
Считает Комитет.
Закончились продукты.
И денег больше нет.
Полиция грозится:
Зачинщиков — в тюрьму.
И вот с утра полиция
Заводит кутерьму.
К заводу поспешая,
Встает вокруг заслон.
А у ворот — большая
Толпа ребят и жен.
И шумно,
Как на рынке…
Взметнулся детский плач.
Пошли плясать дубинки
По женским спинам вскачь.
Родных рабочим жалко.
Рванулись из ворот.
Проклятья… Стоны… Свалка.
Шумит водоворот.
И вот уж бомбы рвутся —
И плачут сотни глаз.
В народ пустили трусы
Слезоточивый газ.
И тут же от забора
Из крепких рук парней
В дубиночную свору
Посыпал град камней.
И, разрастаясь быстро,
Гудит булыжный вал.
Но гулко грянул выстрел
Один смельчак упал.
За ним второй… десятый.
И снова грянул залп.
— Отход! Отход, ребята! —
Джакомо приказал.
Остыв, лежат патроны.
Устав, молчит народ.
Лишь раненые стонут
На бревнах у ворот.
Потом, взревев сиреной,
Увез их «Красный крест»
А прочих полисмены
Забрали под арест.
11
Сотни групп
И одиночек
Забастовке помогли.
От рассвета и до ночи
Делегаты к штабу шли.
Не смолкают телефоны.
Разгружаются тюки.
Восемь ящиков лимонов
Подарили моряки.
Полисмены мечут грозы.
Только руки коротки.
Овощей четыре воза
Подослали батраки.
Городских шоферов жены,
Свой объехавши район,
Снарядили два фургона
Сухарей и макарон.
Значит, знают
Все на свете
О бастующих теперь.
Шумно, дымно в Комитете,
День и ночь открыта дверь.
Шлейфы дыма поразвесив,
Смотрят почту мастера.
— Братцы! Это ж от Алессио!
От него конверт. Ура!!!
Пишет он: «Всем сердцем — с вами
Верю в вас не я один!»
Шлет значок на наше знамя.
Как же мы не победим?
Напиши ему, Джакомо:
Всех врагов своих сомнем!
— Дядя Джак, он — ваш знакомый?
Расскажите мне о нем.
— Что ж, садись, Джованни, слушай!
Не забыть его вовек!
Это пишет самый лучший,
Самый смелый человек!
12
Я рассказ начну, считай,
Сорок третьим годом.
Рим. Безмолвна «Вилла Тай».
Три слона над входом.
В кабинетах спят столы,
Посерев от пыли.
Здесь тайландские послы
Беззаботно жили.
Но, узнав, что ход войны
Стал для них конфузным,
Были выехать должны
Из страны союзной.
Был оставлен в доме том
Лишь слуга Алессио.
И смотрел забытый дом
Пусто и невесело.
Каждый день
Слуга чуть свет
Направлялся к рынку.
Вез его велосипед
Овощей корзинку.
Тормозил машину он,
Длинный, бледнолицый.
И отвешивал поклон
Служащим милиции.
Очень вежлив был чудак
С милиционерами.
Те хихикали в кулак
Над его манерами.
Был у них совсем как свой
Тот слуга с корзиной.
Кто же знал,
Что под травой
Притаились мины?
И морковка неспроста
Пышностью зеленой
Прикрывала паспорта,
Пули и патроны.
И лежал укроп вразброс
Нежно и пушисто…
И летели под откос
Поезда фашистов.
Рвали гитлеровских жаб
Тыловые вьюги.
В «Вилле Тай»
Был тайный штаб
Партизан округи.
13
Вечер.
Римская луна
Город осветила.
Спят над входом три слона,
Спит глухая вилла.
Переулок тих и сер.
Здесь в углу пустынном —
Кох, фашистский офицер,
И сержант Пепино.