В заказанной ему газетой “Нью-Йорк таймс” рецензии на “Дорогую Мили”, сказку Вильгельма Грима, вышедшую с иллюстрациями Мориса Сендака, он не преминул выразить восхищение большинством работ художника, однако не мог не отметить некоторую вторичность данных иллюстраций по отношению к более ранним произведениям великого мастера. После этого Сендак сказал в интервью, что обиднее рецензии не было в его жизни и что он “ненавидит” того, кто ее написал. (Впоследствии он написал еще две рецензии для британской “Обсервер” и в обеих констатировал, что рецензируемое произведение менее прекрасно, чем прежние произведения того же писателя, и добился тем самым, что авторы “Русского дома” и “Фокуса-покуса”, Джон Ле Карре и Курт Воннегут, с которыми он поддерживал до того вполне теплые отношения, объявили его своим врагом. Вот чем чревато сочинение книжных рецензий. Если книга тебе нравится, автор воспринимает похвалы как нечто само собой разумеющееся, а если не нравится, вы с ним становитесь врагами. С тех пор он решил больше рецензий не писать. Пусть, кому надо, ищут других дураков.)
В день, когда ему принесли сброшюрованные сигнальные оттиски “Шайтанских аятов”, к нему домой на Сент-Питерс-стрит зашла журналистка еженедельника “Индиа тудей” Мадху Джайн, которую он считал свои другом. Увидев толстый том в темно-синем переплете, прочитав написанное крупными красными буквами название, она прямо-таки загорелась и выпросила один экземпляр, чтобы почитать во время отпуска, который они с мужем планировали провести в Англии. А прочитав книгу, она спросила разрешения взять у него интервью и напечатать в “Индиа тудей” отрывок из романа. Он снова уступил. Та публикация, до сих пор считает он, и послужила спичкой, от которой разгорелся пожар. Как и следовало ожидать, в журнале особо отметили “противоречивость” книги, озаглавили редакционную статью о ней “Недвусмысленная атака на религиозный фундаментализм”, что явилось первым из бесчисленных случаев некорректной трактовки содержания романа, а другим заголовком сделали якобы сказанные им слова “Я пишу о фанатизме”, чем еще больше извратили суть его книги. Заканчивалась редакционная статья предложением «“Шайтанские аяты” наверняка вызовут лавину протестов…” – неприкрытым призывом к этим самым протестам оно, собственно, и служило. Статья попалась на глаза депутату индийского парламента, консервативному мусульманину Сайеду Шахабуддину, и тот разразился в ответ “открытым письмом”, озаглавленным “Тобой руководил шайтанский умысел, мистер Рушди”, и с этого все пошло. Самый простой и действенный способ разнести в пух и прах книгу – демонизировать ее автора, превратить его в подлую тварь, движимую низменными мотивами и зловредными намерениями. Так явился в мир “Шайтан Рушди”, которого станут носить по улицам городов воспламененные святой ненавистью демонстранты, – чучело в кое-как скроенном смокинге, удавленника с вывалившимся красным языком; существо это, как и настоящий Рушди, родилось в Индии. Его гонители исходили при этом из ложного утверждения, будто любой автор книги, поставивший в заглавие слово “шайтанский”, сам автоматически оказывается шайтаном. Это ложное утверждение, как и все подобные ему, так вольготно расплодившиеся в Век Информации (или дезинформации), стало истинным благодаря бесчисленным повторениям. Оболгите человека один раз – и вам мало кто поверит. Повторите ложь миллион раз – и верить перестанут тому человеку, против которого ложь направлена.
По прошествии времени приходит желание простить. Перечитывая много лет спустя, в более спокойные времена ту публикацию в “Индиа тудей”, он видел, что текст статьи гораздо беспристрастнее ее заголовка и гораздо взвешеннее, чем последнее ее предложение. Те, кому хотелось почувствовать себя оскорбленными, в любом случае нашли бы повод оскорбиться. Желающие воспламениться праведным гневом раздобыли бы себе огня. Возможно, более всего журнал навредил ему тем, что в нарушение профессиональных традиций и негласных запретов напечатал отрывок из романа и сопроводительную статью за девять дней до выхода книги в свет, когда ни один ее экземпляр еще не добрался до Индии. Это дало свободу действия Саиду Шахабуддину и его коллеге, такому же оппозиционному депутату парламента Хуршиду Алам Хану. Они были вольны говорить о книге все, что взбредет в голову, и никто не мог им возразить, поскольку никто ее не читал. Единственный, впрочем, человек в Индии, прочитавший сигнальный экземпляр, журналист Хушвант Сингх, на страницах “Иллюстрейтед уикли оф Индиа” призвал, кабы чего не вышло, запретить “Шайтанские аяты”. Таким образом, он стал первым в примкнувшей к запретителям международной кучке литераторов. Хушвант Сингх потом утверждал, что к нему обращалось за советом издательство “Вайкинг” и что он предупредил редакторов и автора о возможных последствиях публикации романа. Не факт, что он кого-то предупреждал. А если и предупреждал, то так, что никто его не услышал.