Повесть о капитане Бартоне напоминает традиционные сюжеты о привидениях, где дух жертвы является преступнику как орудие возмездия. Впрочем, сам герой отнюдь не склонен верить в потусторонние силы: услышав за собой на пустынной улице странные шаги, он думает, что ему это померещилось, а получив анонимное послание, сначала полагает, что кто-то решил его разыграть. Однако преследование таинственного и неуловимого незнакомца достаточно быстро приводит капитана к гибели. Основной художественный эффект в этой повести Ле Фаню пытается извлечь из контраста между обыденностью жизненных обстоятельств героя и необъяснимыми происшествиями, в загадочную природу которых ни он сам, ни окружающие долго не хотят верить. Повествование от лица героя-рассказчика, священника Томаса Герберта, немного знавшего капитана и по крупицам собиравшего его историю, создает эффект достоверности и одновременно — отстранения и недосказанности, ведь внутренний мир капитана остается для читателя закрытым.
С точки зрения морали и художественной логики случившееся с капитаном Бартоном понятно и объяснимо: как раз когда он, выйдя в отставку, собирается выгодно жениться, напоминает о себе его прошлое прегрешение — развращение бедной девушки и преследование ее отца. Литература, как и религия, учит нас, что возмездие неизбежно, а научная картина мира никакого воздаяния за грехи не признает, и Ле Фаню балансирует между двумя полюсами, задаваясь вопросом: «Верю ли я, что сегодня, в нашей обыденной жизни, возможно вмешательство каких-то неведомых науке сил?»
В третьем рассказе литературная традиция явно берет верх над научным интересом — это типичная назидательная притча о воздаянии за грехи, где привидения выступают в роли исполнителей приговора. Действие «Судьи Харботтла» не случайно удалено от современности, отнесено в предшествующее столетие, век «пудреных париков», известный и своим материализмом, и своей коррумпированностью.[24] Герой рассказа, неправедный судья Харботтл, уверен в собственной безнаказанности и настолько закоснел в грехах, что давно уже не способен испытывать раскаяние. Он получает последнее предупреждение от старого джентльмена, открывающего ему намерение неких «заговорщиков» совершить суд над нечестивцем, но в Высший суд злодей не верит, а земной — держит в своих руках и вновь осуждает невинного. Далее Ле Фаню мастерски изображает фантасмагорическое сновидение Харботтла, в котором тот видит суд и расправу над собою: писателю удается воспроизвести логику сновидения, вырастающего из реальности и одновременно ужасающим образом искажающего ее. Это не просто сон, это посланное Харботтлу потусторонними силами видение, подобное видениям средневековым, в которых прозревалась истина. Сон сбывается: точно в назначенный день приговор приводится в исполнение призраками — палачом и его подручным, которых видят слуги. Хуже того, в доме казненного даже спустя многие годы вновь и вновь воспроизводится призрачная сцена возмездия, которую наблюдает один из новых жильцов. Под конец читатель вряд ли вспомнит вступительные замечания доктора Гесселиуса, которые явно не разъясняют происходящего.
В рассказе «Комната в гостинице „Летящий дракон“» некое светило психиатрии располагает странным лекарством, способным совершенно парализовать всякие проявления жизни в человеке, оставив при этом работающим его сознание. С традицией готического повествования эту повесть связывает постепенно сгущающаяся атмосфера неясной угрозы, скрытой опасности, наличие комнаты с потайным ходом, из которой непонятным для непосвященных образом исчезают постояльцы гостиницы. В остальном этот увлекательный сюжет о ловко задуманном мошенничестве укладывается в рамки приключенческого жанра. События разворачиваются на фоне красочной картины общественных нравов посленаполеоновской Франции. Ле Фаню во всем блеске демонстрирует свое повествовательное мастерство, ведя рассказ от имени молодого и увлекающегося героя, наивно исполняющего любые просьбы таинственной красавицы, в то время как читатель уже догадывается о механике обмана и с волнением следит, как герой сам подготавливает собственное безвозвратное исчезновение.
24
Этой коррумпированностью особенно отличалось правительство Роберта Уолпола, премьер-министра с 1721 по 1742 г. Его продажность обличали, среди прочих, Свифт и Филдинг. Кроме того, в произведениях сатириков XVIII в. нередко фигурируют именно продажные судьи (вспомним хотя бы пьесу Филдинга «Политик из кофейни, или Судья в ловушке»).