Слезы скатились с его глаз в глубину колодца. Утро было довольно туманное и дыхание мальчика клубилось еще более густым туманом в тихом и тяжелом воздухе. Неожиданный крик вывел его из раздумья.
– Неси что-ли воду-то, лентяй!
Этим восклицанием разразилась какая-то старушка, высунувшаяся из двери близлежащего, крытого тростником, коттеджа. Мальчик живо кивнул головой в ответ, вытянул бадью с большим усилием, так-как был хилого сложения, наполнил пару своих более легких ведер, и, остановившись, чтобы перевести дух, пошел с ними по вязкой лужайке почти в самую середину небольшего селения или, скорее, деревушки.
Деревушка была стародавняя и маленькая и лепилась на взгорье, примыкающем к дюнам северного Вессекса. Впрочем, как ни была она стара, блочный колодезь был вероятно единственной сохранившейся в прежнем виде реликвией местной истории. Много жилых домов с тростниковыми крышами и слуховыми окнами были снесены в последние годы и много деревьев порублено на лужайке. Но прискорбнее всего, что оригинальная церковь, с горбатой крышей, с красивыми архитектурными изломами и деревянными башенками, была так-же разрушена, и кирпич её или разбит на кучи щебня для трамбовки улицы, или пошел на стены свиных закут, садовые скамейки, устройство оград и на бордюры цветочных рабаток у соседей. Взамен этой церкви появилось высокое новое здание германо-готической архитектуры, чуждой английскому вкусу, воздвигнутое на новом месте каким-то разрушителем исторической старины, примчавшимся из Лондона и в тот-же день уехавшим обратно. Место, где так долго стоял старинный храм в честь христианских святых, не был даже чем-нибудь отмечен на зеленой и ровной лужайке, с незапамятных времен бывшей церковным двором, и только обвалившиеся могилы были увековечены грошовыми чугунными крестами, разрешенными в последние пять лет.
Как ни тщедушен был на вид Джуд Фолэ, он нес домой два полные ведра не отдыхая. Над дверью коттеджа имелась прямоугольная синяя дощечка, на которой желтыми буквами было написано: «Булочница Друсилля Фолэ». За маленьким оконцем с мелким переплетом, единственным остатком уцелевшей старины, виднелись пять бутылок с сиропом да три лепешки в плетеной корзинке.
Сливая ведра у заднего крыльца домика, Джуд мог слышать оживленный разговор, происходивший в комнате между его теткой, означенной на дощечке Друсиллой, и зашедшими к ней соседками. Они видели, как уезжал учитель, и теперь обсуждали подробности этого события и пускались в предсказания относительно его дальнейшей судьбы.
– А это кто? – спросила одна из собеседниц, по-видимому не здешняя, когда вошел мальчик.
– Э, охота вам спрашивать, мистрис Вильямс. Это мой племянник, пришедший ко мне уже после того, как вы у меня были здесь в прошлый раз.
Отвечавшая на вопросы обитательница этого жилища была худощавая старушка, говорившая высоким слогом о самых обыкновенных вещах и обращавшаяся поочередно к каждой из собеседниц.
– Он пришел с год тому назад из Мельстока, в южном Вессексе, – плохое место для мальчишки, Билинда! (Она повернулась вправо). Отец его который там жил, был сражен ударом и умер в два дня, как вы знаете, Каролина (Она обратилась влево). Было бы истинное счастье, еслиб Господь милосердый прибрал и тебя за твоими родителями, несчастный бесполезный мальчишка! Но я взяла его к себе, чтобы присмотреться, на что он годен, и должна была предоставить ему какой-нибудь, хоть пустяшный, заработок. Вот теперь он пугает птиц на огороде фермера Траутхэма. Это спасает мальчишку от праздности. Чего ты отворачиваешься. Джуд? – продолжала она, обращаясь к племяннику, заметив, что тот, в смущении от ехидных взглядов посетительниц, отошел в сторону.