– Посмотрите, что муж сделал со мною! – вопила Арабелла. – Заставил меня работать в воскресенье, когда мне надо было идти в церковь, растрепал все волосы, да еще платье чуть не изорвал!
Джуд был возмущен этим безобразием и вышел, чтобы силою втащить ее домой. Затем, мало-помалу, его раздражение улеглось. Успокоенный сознанием того, что между ними все кончено и потому решительно все равно, как-бы они ни вели себя по отношению друг к другу, Джуд молча глядел на жену. Счастье их разрушено, думал он, разрушено роковой ошибкой их брачного союза; они виноваты в том, что заключили пожизненный договор, основываясь на временном чувстве, не имевшем ничего общего с взаимной симпатией, которая одна только делает сносным пожизненное сожительство.
– Однако, ты начинаешь унижать меня по готовым примерам, как твой отец унижал твою мать, а сестра отца твоего унижала своего мужа, – язвительно упрекала она его. – В вашем роду видно все были такими-же хорошими мужьями и женами.
Джуд невольно остановил на жене пристальный удивленный взгляд. Но она замолчала и продолжала расхаживать взад и вперед по комнате до тех пор, пока не утомилась. Он отошел от неё и, проходив несколько минут в раздумье, направился в Меригрин. Здесь он зашел к своей старой тетке, становившейся с каждым, днем все слабее.
– Скажите, тетушка, разве мой отец унижал мою мать, а моя тетка своего мужа? – резко спросил он, усаживаясь у камина.
Тетка закатила свои тусклые глаза, так что, казалось, они ушли под самую оборку старомодного чепца, с которым она никогда не расставалась.
– Кто это тебе сказал? – спросила она.
– Все равно, кто; мне говорили, и я желаю знать всю правду.
– Это можешь, конечно, но жена твоя должно быть дура, если она сказала тебе это! – Впрочем, узнать-то тут нечего. Отец и мать твои не могли ужиться вместе и разошлись. Это случилось, когда ты был еще малюткой. Их последняя ссора произошла по возвращении их домой с базара из Ольфредстона, на Хойме у риги Браун-Хауз и тогда-же они простились навсегда. Мать вскоре потом умерла – или, по правде сказать, утопилась, а отец переселился с тобой в Южный Вессекс, и больше никогда сюда не показывался.
Джуду вспомнилось при этом, что отец никогда не упоминал ни о Северном Вессексе, ни о его матери, до самой своей смерти.
– Тоже самое вышло и с теткой, сестрою твоего отца. Её муж оскорблял ее, и наконец ей так опротивело жить с ним, что она удалилась с своей маленькой девочкой в Лондон. Фолэ не были созданы для брачного ярма: оно никогда на нас складно не сидело. Видно, есть что-то в нашей крови, что не мирится с обязательством делать то, что мы делаем очень охотно добровольно. Вот поэтому-то тебе и следовало послушаться меня и не жениться.
– Так где же отец с матерью разошлись – вы говорите у Браун-Хауза?
– Немножко подальше, где дорога поворачивает на Фенворс и останавливается пешая почта. Там, где прежде стояла виселица.
Уже сумерками, выйдя от старушки, Джуд отправился домой. Но, дойдя до открытой равнины, он свернул на нее и дошел до большего круглого пруда. Мороз держался, хотя и не особенно сильный, и крупные звезды медленно выступали над его годовой, мигая из таинственной глубины неба. Он ступил сначала одной, а потом и другой ногой на край льда, затрещавшего под его тяжестью; но это не смутило его. Он стал скользить по нем дальше, при чем лед резко поскрипывал под его ногами. Дойдя почти до середины пруда, он оглянулся и подпрыгнул; треск повторился, но Джуд устоял. После нового прыжка с его стороны и треск льда прекратился. Тогда Джуд возвратился и вышел на берег.
– Любопытная штука, – подумал он про себя. – Чего ради я уцелел? и он решил, что не достоин избрать себе род смерти. Легкая смерть гнушалась им, не хотела принять его в качестве добровольной жертвы. Но что же оставалось ему предпринять, что было бы более общеупотребительно и пошло, чем самоубийство? Пусть другой исход менее благороден, но он более соответствует его теперешнему унизительному положению. Он может напиться, это и будет самое подходящее, а он и забыл о вине. Пьянство всегда было самым обычным, избитым утешением отъявленных негодяев. Теперь он начал понимать, почему иные люди напивались в трактире. С этими мыслями он изменил направление пути и вскоре пришел к одному неприглядному трактиру. Когда он вошел и сел к столу, стенная картина с изображением Самсона и Далилы напомнила ему, что он заходил сюда с Арабеллой в первый воскресный вечер их флирта. Он потребовал себе вина и пил рюмку за рюмкой, в продолжение целого часа, если не больше.