На Рождестве Сусанна отправилась в высшую школу в Мельчестер. Для переселения Джуда это было самое неудобное время в году, и он писал ей, что должен отложить свой приезд на месяц или два, пока дни не станут длиннее. Она согласилась с этим так охотно, что он пожалел даже, что сообщил ей об отсрочке – она, очевидно, не особенно беспокоилась о нем, хотя никогда не упрекала его за странное поведение и за таинственное исчезновение в ту ночь. Точно также никогда не говорила ни слова о своих отношениях в м-ру Филлотсону.
Но вдруг пришло от неё тревожное письмо. Сусанна жаловалась на свое одиночество и несчастную долю. Ей противно заведение, в которое она поступила; здесь ей хуже, чем в иконописной мастерской; хуже чем где-бы то ни было. Она чувствует себя совершенно беспомощной и умоляет его приехать немедленно – хотя она стеснена в своих приемах строгими правилами заведения, но это ничего не значит. Это м-р Филлотсон посоветывал ей приехать сюда, и она жалеет, что послушалась его.
«Значит, выбор Филлотсона оказался не особенно удачным», решил Джуд, и это доставляло ему неописанную радость. Он забрал свои вещи и прибыл в Мельчестер с таким легким сердцем, какого давно уже не ощущал в своей груди.
Подыскав себе недорогой номер и закусив с дороги, наш путник вышел в тусклые зимния сумерки на улицу, и миновав городской мост, повернул за угол к монастырю. День был пасмурный, и еще издали увидев сквозь туман эту чудную архитектурную громаду, он невольно остановился и засмотрелся как очарованный.
На улицах начали зажигать фонари. Он с удовольствием различил множество каменных плит вокруг собора, которому видимо предстоял значительный ремонт. Казалось, само провидение приготовило ему массу привычной работы, на время пока он не дождется возможности отдаться другому высшему призванию.
Он пошел по утрамбованной щебнем дорожке к школе. Это было старинное здание, занятое теперь высшею школой, с окнами в переплетах и с большим палисадником, окруженным стеною. Джуд отворил калитку и прошел к двери, через которую, после заявления о желании видеть кузину, он был введен в гостинную, куда через несколько минут вошла и Сусанна.
Джуд заметил в ней резкую перемену. Живость её движений и невозмутимая веселость исчезли. Совсем не такого ожидал он встретить ее после симпатичного письма, ускорившего его приезд. Или оно было написано под минутным впечатлением, и, одумавшись, она, быть может, жалела, что его послала? Джуд был взволнован ужасно.
– Скажите, ради Бога, Сусанна, вы не считаете меня отъявленным негодяем, после моего появления у вас тогда в безобразном виде и после моего позорного исчезновения?
– О, нисколько! Вы достаточно объяснили причины… Я уверена, что мне никогда не придется усомниться в вашей порядочности, мой бедный Джуд! И я очень рада, что вы пришли!
На ней было темнокрасное платье с небольшим кружевным воротничком. Сшитое совершенно просто, оно сидело очень изящно на её худенькой фигуре. Волосы, против обыкновения, теперь были собраны туго в пучок, и она имела вид девушки, подчиняющейся самой строгой дисциплине, и прежняя веселость её светилась только со дна души, куда эта дисциплина еще не могла проникнуть. Она подошла к нему непринужденно, и так-же просто позволила ему поцеловать себя по праву кузена. Джуд ясно понимал, что она вовсе не считает его своим поклонником, раз она узнала его с такой некрасивой стороны. Эта догадка подкрепляла еще более назревавшую в нем решимость рассказать ей о своем семейном крушении, но он все еще не находил в себе сил для этого признания в наивном страхе утратить блаженство её расположения.
Сусанна вместе с ним вышла в город, и они гуляли, и разговор их вертелся на впечатлениях недавнего прошлого. Джуд хотел было преподнести ей какой-нибудь подарок, но она с некоторой нерешительностью призналась, что чувствует страшный голод. Их содержали в колледже очень скудно; обед, чай и ужин – все это было-бы теперь самым желанным для неё подношением. В виду этого они зашли в ресторан и Джуд велел подать все, что только можно было получить в буфете; однако, выбор оказался более чем скромным. Но за то это убежище дало им прелестный случай для tête-à-tête, так как в зале, кроме них, не было ни души, и, они говорили совершенно свободно.