Джиллингам приходил по вечерам извещать его и однажды упомянул имя Сусанны.
– Ей нет никакого дела до меня! – сказал Филлотсон со вздохом.
– Она не знает, что вы больны.
– Тем лучше для нас обоих.
Однако, вернувшись домой, Джиллингам, после некоторого раздумья, сед и написал Сусанне письмо.
Спустя дня три, вечером, когда солнце во всем великолепии обливало лучами заката Блекмурскую долину, больному показалось, что он слышит чьи-то шаги, приближающиеся к дому, а через несколько минут он услыхал и стук в свою дверь. Он не ответил; но чья то рука нерешительно отворила дверь. На пороге стояла Сусанна. Она была в легком весеннем платье, и явилась каким-то привидением – подобно впорхнувшей войной бабочке. Он обернулся в ней и вспыхнул.
– Я слышала, что ты болен, – сказала она, склонив над ним свое встревоженное лицо, – и зная, что ты признаешь между мужчиной и женщиной, кроме плотских влечений, и другие чувства, я я пришла навестить тебя.
– Я не особенно болен, милый друг. Мне просто не по себе.
– Этого я не знала. Боюсь, что только серьезная болезнь могла оправдать мое появление.
– Да… да, мне больно, что ты пришла. Это еще слишком скоро… Вот все, что я могу сказать. Ну, что делать, значит так нужно. Ты вероятно не слыхала насчет школы? Я ведь перехожу отсюда в другое место…
Сусанна ни теперь, ни после даже не заподозрела, какие огорчения вынес её Ричард из-за того, что отпустил ее: до неё не доходили никакие вести из Чэстона. Когда им подали чай, Сусанна подошла к окну и задумчиво сказала:
– Как чудно закатывается солнце, Ричард.
– Да; но я теперь не могу наслаждаться этой картиной; солнышко не заглядывает в этот мрачный угол, где я лежу; а встать я не могу.
– Погоди, я сейчас помогу тебе, – сказала Сусанна и тотчас же ухитрилась показать ему закат известным приспособлением туалетного зеркала.
Филлотсон был доволен, и грустная улыбка озарила его страдальческое лицо. – Странное право ты существо, Сусанна, – проговорил он, когда солнце осветило его изголовье. – Пришло же тебе в голову навестить меня после всего, что между нами произошло!
– Не будем вспоминать об этом, – быстро перебила Сусанна. – Мне надо захватить омнибус к поезду. Я уехала в отсутствие Джуда, и он не знает о моем отъезде, а потому мне нужно спешить. Ричард, мой милый, я так рада, что тебе лучше! Скажи, ты не презираешь меня, неправда-ли? Ты был для меня всегда таким добрым другом!
– Я рад слышать, что ты так думаешь, – проговорил Филлотсон сухо. – Нет, ответил он на её вопрос, я тебя не презираю.
Когда настало время уходить, Сусанна пожала ему руку на прощанье и уже затворяла за собой дверь; губы её дрожали, а на глазах блеснули слезы.
– Сусанна! – окликнул Филотсон.
Она вернулась.
– Сусанна, проговорил он, – хочешь все забыть и остаться? Я все забуду.
– О, ты не можешь! – быстро возразила она. – Теперь уже не можешь простить мой тяжкий грех!
– Ты хочешь, вероятно, этим сказать, что теперь он муж твой?
– Пожалуй и так: он получает развод от жены своей Арабеллы.
– От жены? Для меня совершенная новость, что у него есть жена.
– Это была плохая партия.
– Подобно твоей?
– Подобно моей. Он это делает не столько в своих, сколько в её интересах. Она писала и говорила ему, что после развода она может вступить в брак и жить честно, и Джуд согласился на это.
– Брак… жена… развод… Как опостылели мне эти слова! Так, слышишь? – я могу все забыть, Сусанна.
– Нет, нет! теперь ты не можешь взять меня обратно… Мне пора уходить, – заявила она. – я побываю опять, если ты позволишь.
– Я и теперь прошу тебя не уходить, а остаться.
– Благодарю тебя, Ричард; но мне право же пора. Я не могу остаться.
С этими словами Сусанна окончательно удалилась.
Джиллингам принимал такое живое участие в судьбе Филлотсона, что навещал его раза два или три в неделю. Придя к нему после визита Сусанны, он застал друга своего внизу и заметил, что его беспокойное настроение сменилось более ровным.
– Она была у меня после вашего посещения, – сказал Филлотсон.
– Уж не жена ли ваша? Значит, вы помирились?
– Нет… Она пришла, взбила своей маленькой ручкой мои подушки, с полчаса изображала собою заботливую сиделку, а потом исчезла.
– Ах, чорт возьми, какая же она бедовая, взбалмошная бабенка! Не будь она ваша жена…
– Она и так не моя жена, а другого, и только носит мое имя. Я думаю, мне следует порвать с ней легальные узы. Что толку держать ее на привязи, когда она принадлежит не мне? Я знаю, – она примет такой шаг за величайшую милость к себе. Как христианка, она сочувствует мне, жалеет меня и даже плачет обо мне; но как мужа она меня ненавидят, проклинает – надо говорить без обиняков – прямо проклинает, и мне остается один благородный, достойный и гуманный исход – кончать то, что я начал… Да и по светским условиям ей лучше быть независимой. Я безнадежно разбил свою карьеру из за решения, которое считал наилучшим для нас. Я вижу пред собой только безысходную бедность вплоть до могилы. Меня ведь теперь никуда не возьмут учителем. Мне будет легче переносить одному предстоящую тяжкую долю. Ей же развод не может причинить никакого зла, напротив может принести только счастье…