Она бросилась к нему и осыпала его несчетными поцелуями.
– Я должна признаться тебе, – продолжала она, – да должна, мой возлюбленный, бесценный Джуд! Ведь это примирение было для меня только обрядностью…
– Сусанна! – ответил он, задыхаясь от волнения и крепко сжимая ее в своих объятиях. – Если горе может знать счастие, то теперь я переживаю минуту дивного блаженства! Теперь во имя всего святого, скажи мне правду, только истинную правду. Любишь-ли еще ты меня?
– Люблю-ли! Ты это знаешь слишком хорошо. Но я не должна любить – не должна отвечать на твои поцелуи.
– Погоди, Сусанна, выслушай мою последнюю мольбу. Мы оба с тобой сделали наш последний шаг в порыве безумия. Меня для этого напоили. На тебя нашло какое-то умственное затмение… Сбросим же с себя ярмо ошибки, убежим прочь отсюда, вместе!
– Нет, Джуд! Зачем ты соблазняешь меня! Пора… Не провожай меня… Пожалей, оставь меня!
Сусанна отошла в дальний конец церкви, а он, накрывшись плэдом, сейчас же вышел вон. Когда Джуд проходил по парапету церкви, она слышала еще его кашель, заглушаемый шумом дождя, бившего в окна, и чуть было не побежала к нему. Но овладев собою, опустилась на колени.
Между тем Джуд, выйдя на лужайку, бросил последний взгляд на храм, в котором находилась Сусанна, в полной уверенности, что ему никогда уже не видать этого места.
В Кристминстер он добрался не ранее десяти часов.
На платформе его встретила Арабелла. Её взгляд смерил его с головы до ног.
– Ты ездил на свидание с нею? – спросила она.
– Да, повидаться, – проговорил Джуд, шатаясь от лихорадки и усталости.
Дорогой вода текла с него ручьями и он принужден был прислоняться к стене, когда его душили приступы кашля.
– Ты это нарочно простудился! ведь это-же самоубийство!
– Да.
– Хорошо, нечего сказать! Убивать себя из-за женщины.
– Послушай, Арабелла. Ты считаешь себя сильнее меня, и это в физическом отношении теперь верно. Ты можешь свалить меня, как какую-нибудь кеглю. За то в другом смысле я не так слаб, как ты думаешь. Ты в тот раз не послала письма, о котором я просил тебя, я и решил, что человек, прикованный к своей комнате воспалением легких, у которого осталось в этом мире два желания: увидать любимую женщину и затем умереть, может отлично осуществить оба эти желания одним ударом. Я так и поступил. Я видел ее в последний раз и покончил с собою – положил конец безумной жизни, которой никогда не следовало начинаться!
– Боже мой! какие нелепости ты говоришь! Не хочешь-ли зайти напиться чего-нибудь теплого?
– Нет, спасибо. Пойдем домой.
Когда они проходили между безмолвных коллэджей, Джуд остановился и принялся с жаром фантазировать и что-то говорить в пространство.
– Какой ты в самом деле чудак! – заметила с досадой Арабелла. – Какие тут философы да доктора тебе мерещатся! Здесь, слава Богу, не видать ни живой, ни мертвой души, кроме проклятого полисмена! Я еще никогда не видала таких безлюдных улиц.
Джуд все продолжал нести какую-то ученую чепуху, пересыпанную собственными именами.
– Пойдем, пойдем, – уговаривала его Арабелла, – дома я буду ухаживать за тобой.
– Хорошо. Дома мне будет лучше, а то я чувствую пронизывающую сырость и холод, точно меня захватывают челюсти смерти… Слушай, Арабелла, когда я умру, ты увидишь, как душа моя будет летать в этих самых местах…
Арабелла с трудом довела его до дому.
Лицо Джуда теперь так отощало и осунулось, что старые друзья едва-ли узнали-бы его. Был полдень, когда Арабелла, окончив долгую возню с подвивкой волос и одевшись, взглянула на Джуда. Казалось, больной спал. Арабелла, в шляпке и перчатках, присела, как бы ожидая кого-то себе на смену.
С улицы доносились разные звуки, напоминавшие, что в городе большой праздник. Колокола загудели на колокольнях, и в открытое окно то и дело влетали, кружась над изголовьем Джуда, разные объявления, рекламы и билетики. – Чтож это отец не идет, в самом деле! – подумала Арабелла.
Она опять посмотрела на Джуда, критически измеряя его убывающую жизнь, как она часто делала это в последнее время, и взглянув на его часы, нетерпеливо встала. Он продолжал спать, и Арабелла, приняв свое решение, тихо вышла из комнаты, так же тихо затворила дверь и спустилась с лестницы.
Был безоблачный, очаровательный день. Выйдя из дома, Арабелла скоро очутилась среди праздничной толпы. Она глядела на вереницу экипажей и на веселую молодежь обоего пола, спешившую на концерт. Могучие звуки оркестра разносились далеко в тишине воздуха и влетали в комнату, где лежал Джуд. Новый приступ ужасного кашля разбудил его.
Сделав усилие, он пробормотал с закрытыми глазами: