– Воды, пожалуйста!
Но голос его замер без ответа в пустой комнате, и он опять закашлялся до изнеможения, проговорив еще более слабо:
– Воды, глоток воды, ради Бога, Сусанна… Арабелла!
Комната по-прежнему была безмолвна. Вдруг он простонал опять:
– Душит… воды, Сусанна, ангел мой, ради Бога!
Но никто не внимал его мольбам, и только звуки оркестра слабые, как жужжание пчелы, по-прежнему вносились в комнату. Веселые крики и ура неслись со стороны реки. Лицо Джуда преобразилось. Он тихо шептал какие-то длинные монологи, погружаясь в воспаленный бред…
Между тем Арабелла, вернувшись взглянуть на больного, встретилась на крыльце с двумя товарищами Джуда по каменной работе.
– А мы собрались пройти к реке, – сказал один из них, – посмотреть на гонку шлюпок, и вот по пути зашли узнать о здоровье вашего мужа.
– Благодарю вас, он преспокойно спит, – ответила Арабелла.
– Ну, и отлично. А не можете-ли вы, мистрис Фолэ, дать себе полчасика отдыха и прогуляться вместе с нами?
– С удовольствием, – ответила Арабелла, – я никогда не видела гонок, а слышала, что это очень забавная штука.
– Так идемте!
– Ужасно хочется! – повторила она, нетерпеливо поглядывая на улицу. – Только погодите минутку, я сбегаю посмотреть его. Отец, вероятно, с ним, и мне можно будет отлучиться.
Арабелла вошла в дом. Домашних никого не было; все, конечно, ушли смотреть на речную процессию. Отца она тоже не застала при больном. Впрочем, взглянув на кровать, она успокоилась, увидев Джуда спящим, хотя он сполз с высоких подушек и лежал, вытянувшись плашмя. Но вглядевшись попристальнее, она вздрогнула и подошла к кровати. Лицо его было бледно и неподвижно. Руки были холодные, хотя тело еще сохраняло теплоту. Она прислушалась к груди. Сердце, бившееся всего тридцать лет, замерло навеки.
После первого тревожного сознания случившейся катастрофы, когда доносившиеся с реки нежные звуки оркестра коснулись её слуха, она пробормотала с раздражением:
– Не нашел другого времени, чтобы умереть. – Потом, после минутного раздумья, она по-прежнему тихо затворила за собою дверь и вышла на подъезд.
– Вот она! – сказал один из рабочих. – А мы уже сомневались, придете-ли вы. Теперь живо марш, чтобы захватить хорошее местечко… Ну, что он? Все еще спит.
– Спит… Не проснется, – скороговоркой добавила она.
Они пошли за толпой и, перейдя мост, вскоре очутились на пыльной, знойной набережной, запруженной громадною толпою. Только они успели придти, как тронулась длинная процессия шлюпок. Звучные удары весел гулко отдавались по реке.
– Ах, какая прелесть! Как я рада, что попала сюда, – все кликнула Арабелла.
На другой стороне реки на лодках, переполненных праздничным народом, виднелись лица женщин и девушек, разряженных в зеленый, розовый, синий и белый цвета. Синий флаг местного яхт-клуба означал центр общего иптереса, и здесь же, вблизи, военный оркестр в красных мундирах увеселял публику теми звуками, которые Арабелла слышала у одра смерти. Студенты всех наименований в лодках с своими дамами сновали взад и вперед по реке.
Спустя два дня, когда небо было так же безоблачно и воздух так же тих, две женщины стояли по сторонам открытого гроба Джуда, в той же маленькой спальне, где он скончался. С одной стороны – Арабелла, с другой – старушка Эдлин, соседка Филлотсонов по Мэригрину, знавшая Джуда с детства. Обе они пристально смотрели в лицо покойника, и глаза мистрис Эдлин были красны.
– Как он хорош! – проговорила она.
– Да. Красивое тело, – ответила Арабелла.
В окно доносились веселые голоса молодежи.
– Что это за шум? – проворчала старушка.
– Да ведь знаете, праздник эти дни, молодые люди веселятся.
– Да, – ответила вздохнув Эдлин. – Молодые, с здоровыми легкими, не то, что наш покойный.
Снова раздался ликующий перезвон колоколов, наполняя своими звуками эту убогую, скорбную комнатку.
Взгляд Арабеллы перешел с Джуда на мистрис Эдлин.
– Как вы думаете, придет она? – спросила Арабелла.
– Не знаю, что вам сказать. Она поклялась, что больше не увидит его.
– Какова она из себя теперь?
– Истощала и постарела ужасно с тех пор, как вы видели ее в последний раз. Вот что сделал с нею муж – она и теперь не может выносить его!
– Еслиб Джуд был жив и увидал ее, то, вероятно, не интересовался-бы ею больше.
– Бедняжечка! Будем верить, что она нашла себе прощение. Она говорит, что обрела мир!
– Она может уверять в этом, сколько хочет, но это не правда! – возразила Арабелла. – Она никогда не знала мира с тех пор, как вышла из объятий Джуда, и никогда не узнает его, пока останется такою, какова теперь.