— Глупости! Вы принадлежите другому. Если на первых порах не хотели снова связывать себя обетом, это только делает честь вашей совести, и раз уж у вас такие взгляды, вы могли бы и дальше жить с ним, а уж там как-нибудь все устроилось бы. В конце-то концов, это касается только вас двоих и никого другого.
— Ричард говорит, что примет меня обратно, и я обязана вернуться! Если б он отказался, тогда, может быть, я не считала бы своим долгом бросить Джуда. Но…
Она стояла на коленях, зарывшись лицом в одеяло. Миссис Эдлин вышла из комнаты.
Тем временем Филотсон вернулся к своему другу Джиллингему, который все еще сидел за ужином. Вскоре они встали из-за стола и вышли на лужайку покурить. В комнате Сью горел свет, и за опущенной шторой время от времени мелькала ее тень.
Джиллингем был явно под впечатлением неуловимого очарования Сью, и, помолчав немного, сказал:
— Ну что ж, наконец-то она снова у тебя, и второй раз она уж вряд ли уйдет. Яблочко само упало тебе прямо в руку.
— Да. Думаю, что теперь могу ей поверить. Должен признаться, во всем этом есть какая-то доля эгоизма с моей стороны. Не говоря уже о том, что она красива, даже слишком красива для такой старой развалины, как я, брак восстановит мое доброе имя в глазах духовенства и благочестивых мирян, которые никак не могли примириться с тем, что я позволил ей уйти. Таким образом, я смогу в какой-то мере войти в свою прежнюю колею.
— Ну что ж, если у тебя есть хоть какое-то здравое основание жениться на ней вторично, делай это, ради бога, немедленно! Я всегда возмущался тем, что ты, не щадя себя, так легко открыл клетку и дал птичке улететь. Ведь ты теперь мог бы быть школьным инспектором или его преподобием, если бы не твоя бесхарактерность по отношению к ней.
— Я знаю, что непоправимо повредил себе.
— Теперь, когда ты снова залучил ее к себе, держи ее крепче.
На этот раз Филотсон был менее прямолинеен. Ему не хотелось признать, что примирение вызвано, в сущности, не тем, что он раскаялся, а тем, что перестал сопротивляться обычному человеческому инстинкту, постоянно бросавшему вызов религии и морали.
— Да, так и сделаем, — сказал он. — Теперь я лучше знаю, что такое женщина. Для человека с моими взглядами на жизнь было нелогично отпускать ее, как бы справедливо это ни было само по себе.
Джиллингем взглянул на своего приятеля и подумал: не может ли случиться так, что дух протеста, разбуженный в Филотсоне насмешками общества и физическим влечением, заставит его теперь обращаться с ней особенно сурово, и в этой правоверной суровости он достигнет степеней, недоступных его прежней неправедной, развращающей доброте.
— Я понял, что не следует поддаваться первому побуждению, — продолжал Филотсон, с каждой минутой чувствуя все более настоятельную необходимость действовать согласно принятым на себя обязательствам. — Я пошел наперекор учению церкви, но сделал это без всякого злого умысла. Женщины имеют над нами странную власть и способны склонять нас к излишней доброте. Но теперь я лучше узнал себя. Пожалуй, немного разумной строгости…
— Безусловно. Но только натягивай вожжи постепенно. Не будь слишком требовательным с самого начала. Со временем она примирится с любыми условиями.
Предостережение было излишним, но Филотсон ничего не сказал.
— Помнится, шестонский священник говорил мне, когда я уезжал после скандала, вызванного моим согласием отпустить ее: "Единственное, чем вы можете снова восстановить свое место в обществе, — это признать, что вы были не правы, когда не удержали ее сильной и мудрой рукой, а если она вернется — принять ее и быть твердым с ней в будущем". Но в то время я был слишком упрям, чтобы придать значение его словам. Я и мечтать не смел, что после развода она может снова прийти ко мне.
Дверь дома миссис Эдлин скрипнула, и слышно было, что кто-то идет через лужайку к школе.
— Добрый вечер! — сказал Филотсон.
— А, вы тут, мистер Филотсон? — раздался голос миссис Эдлин. — А я как раз к вам. Мы вот с ней сейчас раскладывали вещи и, честное слово, сэр, мне думается, не стоит этого затевать.
— Что? Свадьбу?
— Ну да! Бедняжка принуждает себя, и вы не можете себе представить, как она мучается. Я никогда не была особенно верующая или против религии, но считаю, что грешно позволять ей идти на это, вы должны ее отговорить. Конечно, каждый скажет, какой вы, добрый и благородный, что снова берете ее к себе. Ну, а я с этим не согласна.
— Я только выполняю ее желание, — сухо ответил Филотсон: возражение миссис Эдлин вызывало в нем непоследовательное упрямство. — Вопиющая безнравственность требует искупления.