Дверь ему открыла девочка.
— Мисс Брайдхед наверху, — сказала она. — Вы подниметесь к ней?
— Она больна? — поспешно спросил Джуд.
— Да так… Не очень.
Джуд вошел и "поднялся наверх. Когда он ступил на лестничную площадку, его окликнули по имени. Голос принадлежал Сью, и ему не нужно было гадать, в какую Сторону повернуть. Он вошел в комнату в двенадцать квадратных футов и увидел ее, — она лежала в постели.
— Сью! — воскликнул он, садясь возле нее и беря ее руку. — Как же так? Ты не могла написать мне?
— Нет, не то, — ответила она. — Я на самом деле сильно простудилась, но все же написать я могла. Я просто не хотела!
— Почему же? Ты меня так напугала!
— Да? Я этого и боялась! Но я решила больше тебе не? писать. Меня не приняли обратно — вот почему я не могла тебе написать. Дело не в самом факте, а в причине!
— Ну?
— Мало того что меня не приняли, мне еще дали на прощанье такой совет…
— Какой?
Она ответила не сразу.
— Я поклялась, что, никогда не скажу тебе, Джуд, — это так грубо и обидно!
— Касается нас?
— Да.
— Так говори же!
— Ну ладно… Кто-то сочинил о нас вздорную сплетню, и мне заявили, что мы должны скорее пожениться, чтобы спасти мою репутацию!.. Вот! Я не выдержала и сказала тебе все, а теперь уж жалею об этом.
— Сью, бедняжка!
— Я совсем не так о тебе думаю! Правда, случайно приходили в голову такие мысли, но пока еще я ни о чем таком не помышляла. Конечно, я понимаю, что наше родство ничего не значит, раз мы встретились как совершенно чужие люди. Но выйти за тебя замуж, милый Джуд… ну конечно же, если бы я на это решилась, мне не следовало бы так часто бывать у тебя. И до того вечера, когда мне показалось, что ты меня немножко любишь, я даже не предполагала, что ты помышляешь о женитьбе на мне. Наверное, мне не следовало проводить с тобой так много времени. Я сама в этом виновата. Я всегда во всем виновата!
В ее словах звучало что-то надуманное, неестественное, и обоим стало от этого тяжело на душе.
— Какая же слепая я была вначале! — продолжала она. — Я совсем не замечала твоих чувств. О, ты нехорошо со мной поступил, да, да, ты видел во мне возлюбленную и ни слова не говорил об этом, — пусть, мол, сама догадается! Твое отношение ко мне стало известно, и, разумеется, они подумали бог знает что! Больше я никогда не доверюсь тебе!
— Да, Сью, — сказал он просто, — я виноват, и даже больше, чем ты думаешь. Я прекрасно знал, что до последних наших встреч ты не подозревала о моих чувствах к тебе. Мы встретились как чужие люди, а потому не думали о нашем родстве, и, признаюсь, я воспользовался этой лазейкой. Но согласись, что я заслуживаю некоторого снисхождения за то, что, не умея подавить в себе это грешное, очень грешное чувство, я таил его от тебя.
Она с недоверием взглянула на него и отвела взгляд, словно боясь, что простит его.
По законам природы и любви поцелуй был бы единственным подходящим к моменту и настроению ответом, от которого сдержанность Сью, возможно, чуточку растаяла бы. Многие мужчины откинули бы всякую щепетильность, несмотря на видимую холодность противной стороны и на две подписи в ризнице приходской церкви, которую посещала Арабелла. Но Джуд этого не сделал. Ведь он, собственно, и приехал-то сюда отчасти для того, чтобы поведать Сью свою роковую историю. Он то и дело порывался начать свой рассказ, но в этот горький для него час так и не решился. Он предпочел не преступать стоявшей между ними преграды.
— Конечно… я знаю, что… я тебе совершенно безразличен, — горестно говорил он. — Ты права, так и должно быть. Ты принадлежишь Филотсону. Он, наверное, уже навещал тебя?
— Да, — коротко ответила она, чуть изменившись в лице. — Хотя я вовсе не просила его об этом. Ты, конечно, рад, что он побывал у меня. Ну а я бы не возражала, если б он больше не приходил.
Джуд не знал, что и подумать. Почему она обиделась на него за честное смирение перед соперником, если сама же отвергла его любовь? Он перевел разговор на другую тему.
— Все образуется, милая Сью, — сказал он. — Начальство мелчестерского колледжа — это еще не весь свет. Ты еще будешь учиться — не в этом, так в другом месте, о чем тут говорить.
— Я посоветуюсь с Филотсоном, — решительно сказала она.
В это время вернулась из церкви подруга Сью, у которой она нашла приют, и о личных делах больше не говорили. Джуд ушел под вечер, бесконечно несчастный. Но все же он видел ее, сидел возле нее. Этим ему предстоит довольствоваться! до конца своей жизни. Будущему приходскому священнику не мешает и даже необходим этот урок самоотречения.
Однако, проснувшись на другое утро, он почувствовал против нее раздражение и решил, что она вела себя неразумно, если не сказать капризно. И тут же, словно в подтверждение характерной и многое искупающей черты, которую он уже начал подмечать в Сью, от нее пришло письмо, — как видно, она написала его почти сразу же после его ухода:
"Прости меня за вчерашние мои капризы! Я вела себя отвратительно. Я это знаю и ужасно страдаю. Ты не рассердился, и это так мило с твоей стороны! Джуд, прошу тебя, считай меня по-прежнему своим другом и союзником, несмотря на все мои грехи. Постараюсь больше так не поступать.
В субботу я приеду в Мелчестер, чтобы забрать из П.К. мои вещи и проч. Хочешь, погуляем вместе, с полчасика?
С раскаянием
твоя Сью"
Джуд тотчас же простил ее и попросил в письме, чтобы она, как приедет, зашла за ним в собор.
VI
Тем временем один пожилой господин предавался прекрасным мечтам касательно автора вышеприведенного письма. То был Ричард Филотсон; из школы совместного обучения в местечке Ламсдон близ Кристминстера он недавно перешел учительствовать в большую школу для мальчиков в его родном Шестоне, стоявшем на холме в шестидесяти милях к юго-западу по прямой.
Достаточно было бросить взгляд на городок и его окрестности; чтобы увидеть, что мечты и планы школьного учителя, так долго вынашиваемые, уступили место новой мечте, не имевшей ничего общего ни с церковью, ни с литературой. По натуре человек непрактичный, он задался теперь вполне практической целью — зарабатывать и копить деньги на содержание жены, которая при желании могла бы вести одну из соседних школ для девочек; ради этого он и посоветовал ей пройти учительскую подготовку; раз уж она не соглашалась выйти за него замуж сразу.
Примерно в то же время, когда Джуд переселился из Мэригрин в Мелчестер и разделил приключения, выпавшие на долю Сью, Филотсон обосновался в своей новой квартире при школе в Шестоне. Теперь, когда мебель была расставлена, книги разложены по полкам, все гвозди вбиты, он просиживал темные зимние вечера в гостиной, возобновив свои прежние занятия — в частности, изучение римско-британских древностей; труд этот не сулил ему никакого вознаграждения, но, расставшись со своими надеждами попасть в университет, он заинтересовался этой темой, так как она была сравнительно мало изучена и доступна для тех, кто, подобно ему, проживал в глухих уголках, изобиловавших этими древностями, которые приводили исследователей к выводам, резко противоречащим установленным взглядам на цивилизацию той эпохи.
Исследования эти стали теперь любимым занятием Филотсона и служили удобным предлогом, чтобы уединяться в полях, исчерченных мощеными дорогами, разделенных каменными оградами, усеянных могильными холмами, или же запираться у себя дома со своей небольшой коллекцией урн, черепков и мозаик, вместо того чтобы наносить визиты новым соседям, которые, со своей стороны, были явно не прочь завязать с ним дружеские отношения. Но не эта страсть была подлинной и единственной причиной его затворничества. В один из вечеров, — время было позднее, около полуночи, — лампа в окне его дома, стоявшего на краю холма, освещала часть равнины, тянувшейся на многие мили к западу от города, возвещая о том, что и дом этот, и человек, в нем живущий, служат науке, однако на самом деле он занимался не научными исследованиями.