Он добрался до маленького переулка и постучался в дом, где жил Джуд. Тот только что лег, а Сью собиралась идти к себе в соседнюю комнату, но, услышав стук, спустилась вниз.
— Здесь живет папа? — спросил мальчик.
— Кто?
— Мистер Фаули, так его зовут.
Сью побежала к Джуду наверх, и тот поспешно сошел вниз, хотя, на ее взгляд, он страшно мешкал.
— Неужели это он так скоро? — спрашивала у него Сью.
Она пристально всматривалась в черты мальчика и вдруг ушла в соседнюю комнату. Джуд приподнял ребенка и, внимательно, с угрюмой нежностью разглядывая его, сказал, что они непременно встретили бы его, если б знали, что он приедет так скоро. Потом он усадил малыша на стул и пошел к Сью, зная ее повышенную впечатлительность и угадывая ее смятение. Сью стояла в темноте, припав головой к спинке кресла. Джуд обнял ее и, прижавшись щекой к ее лицу, прошептал:
— Что случилось?
— Арабелла сказала правду… да, правду! Я вижу в нем тебя!
— Значит, хоть что-то в моей жизни вышло так, как должно быть.
— Но другая половина его — она! И это невыносимо! Но я должна… я постараюсь привыкнуть! Да, должна!
— Ах ты маленькая ревнивица! Беру назад все свои слова о том, что ты бесполое существо. Ничего, со временем все уладится… Знаешь, милая, что мне пришло на ум? Мы воспитаем и подготовим его в университет. Может, хоть через сына я достигну того, что не удалось мне самому. Теперь ведь беднякам облегчают условия приема.
— Ах ты, мечтатель! — сказала она, и, взявшись за руки, они вместе вышли к мальчику. Теперь тот, в свою очередь, стал пристально разглядывать ее.
— Это вы наконец моя настоящая мама?
— А разве похоже, что я жена твоего отца?
— Да, но только он, кажется, любит вас, а вы его… Можно, я буду называть вас мамой?
Ребенок с тоской взглянул на нее и вдруг расплакался. Сью тут же последовала его примеру: она была как арфа, вибрировавшая от малейшего волнения чужого сердца, так же, как и своего собственного.
— Можешь называть меня мамой, если хочешь, бедненький ты мой, — сказала она, прижавшись щекой к его щеке, чтобы скрыть слезы.
— А что у тебя на шее? — с деланным спокойствием, спросил Джуд, чтобы скрыть свое волнение.
— Ключ от моего сундука, который остался, на вокзале.
Сью и Джуд засуетились, дали мальчику поужинать и устроили ему временную постель: он лег и сейчас же заснул. Они стояли и смотрели на спящего ребенка.
— Он в полусне два или три раза назвал тебя мамой, — прошептал Джуд. — Странно, что у него явилось такое желание.
— Это очень важно, — заметила Сью. — Это маленькое стосковавшееся сердечко может дать нам больше пищи для размышлений, чем все звезды в небе… Ну, а теперь милый, мне кажется, мы должны собраться с духом и пройти через известный обряд, — что толку плыть против течения? Я чувствую, что неизбежно втягиваюсь в рутину, предуготованную всем женщинам. Ах, Джуд, правда, ты и после этого будешь любить меня так же нежно? Мне так хочется обласкать этого ребенка и заменить ему мать, и может, это дастся мне легче, когда брак наш станет законным.
IV
К следующей, второй попытке узаконить свою связь они подошли более обдуманно, хоть и предприняли ее на следующее же утро после появления в их доме странного ребенка.
Они заметили у него привычку сидеть молча, с застывшим, загадочным выражением на лице и с глазами, устремленными на что-то не существующее в реальном мире.
Его лицо напоминает трагическую маску Мельпомены, — сказала Сью. — Ты еще не сказал нам, как тебя зовут, милый.
— Меня всегда называли Старичок. Это такое прозвище, потому что, говорят, я выгляжу, как старичок.
— Ты и разговариваешь так же, — мягко заметила Сью. — Странное дело, Джуд, что такие преждевременно повзрослевшие дети приезжают обычно из новых стран. Ну, а какое же имя тебе дали при крещении?
— Я некрещеный.
— Почему?
— Потому что, если б я умер некрещеным, не пришлось бы тратиться на похороны по христианскому обряду.
— Значит, тебя зовут не Джуд? — с некоторым разочарованием спросил его отец.
Мальчик отрицательно покачал головой.
— Никогда не слыхал такого имени.
— Ну еще бы! — подхватила Сью. — Ведь она все время тебя ненавидела.
— Мы его окрестим, — сказал Джуд и добавил тихо, так, чтобы слышала только Сью: — В день нашей свадьбы.
Приезд мальчика все-таки нарушил его покой.
Они стеснялись своего положения, и так как им казалось, что гражданский брак привлечет меньше внимания, чем венчание в церкви, они на этот раз решили обойтись без церкви. Подавать прошение в мэрию они отправились вместе: они теперь стали такой неразлучной парой, что все важные дела могли делать только вдвоем.
Джуд сел заполнять бланк прошения, а Сью, стоя за его спиной, следила, как его рука выводит слова. По мере того как она читала этот никогда не виданный ею документ, куда вписывались их имена и на основании которого нечто неуловимое, их любовь, как предполагалось, должно было стать вечным, в лице ее все усиливалось выражение мучительной тревоги. "Имена и фамилии сторон…" (Значит, они теперь уже "стороны", а не любящие, думала она.) "Общественное положение…" (Что за дикость!) "Звание или профессия…" "Возраст…" "Место жительства…" "Как давно проживает…" "Церковь или другое учреждение, где брак будет скреплен обрядом…" "Район и графство, в котором проживают стороны…"
— Так можно убить всякое чувство! — возмущалась Сью по дороге домой. — Это еще более противная процедура, чем подписание контракта в ризнице. В церковном обряде есть хоть какая-то поэзия. Ну, ничего, постараемся как-нибудь пережить это, дорогой.
— И переживем. Недаром иудейский законодатель сказал: "И кто обручился с женой и не взял ее, тот пусть, идет и возвратится в дом свой, дабы не умер на сражении и другой не взял ее".
— Как хорошо ты знаешь Библию, Джуд! Тебе вправду следовало стать священником. Я вот могу цитировать только светских писателей.
В последующие дни, до получения согласия на брак, Сью, делая покупки по хозяйству, иногда проходила мимо мэрии и, украдкой заглядывая внутрь, видела приколотое на стене объявление об их предстоящем браке. Вид его был ей невыносим. После первого опыта супружеской жизни вся романтика чувства, казалось, умирала! оттого, что новый брак заключался по тому же подобию! Обычно она вела за руку маленького Старичка, и ей казалось, будто люди принимают его за ее сына и видят в предстоящем браке искупление ее старого греха.
Тем временем Джуд решил хоть как-то связать свое прошлое и настоящее и для этого пригласил на свадьбу единственную оставшуюся в живых знакомую, которая знала его еще в Мэригрин, — старую вдову Эдлин, приятельницу его двоюродной бабки, ходившую за ней во время ее болезни перед смертью. Он не особенно надеялся на то, что она приедет, но старушка явилась и привезла своеобразные подарки; яблоки, варенье, медные щипцы для снимания нагара, старинное оловянное блюдо, грелку и огромный мешок гусиных перьев для перины. Ее поместили в свободную комнату наверху, куда она удалилась довольно рано, и через потолок им было слышно, как она громко и набожно читала молитву господню, согласно предписанию церковного устава.
Заснуть ей, однако, не удалось, и, узнав, что Сью и Джуд еще не ложились — было всего десять часов вечера, — она снова оделась и сошла вниз, и они все вместе допоздна засиделись у камина, в том числе и Старичок, хотя его почти не замечали, потому что он все время молчал.
— Что ж, я не против замужества, как была ваша бабушка, — сказала вдова. — Надеюсь, на этот раз свадьба у вас будет счастливая. Кому, как не мне, пожелать вам счастья? На свете никого уж, кроме меня, и не осталось, кто бы так хорошо знал ваших родителей. Видит бог, не везло им в браке!