— Я не сержусь. Но в гостиницу Общества трезвости не пойду.
— Ну и ладно! — засмеялся он. — С меня довольно и того, что мы вместе. Я, ничтожный смертный, большего и не заслуживаю, ведь для меня ты словно призрак — бесплотный, нежный и дразнящий. Когда я обнимаю тебя, мои руки, кажется, вот-вот пройдут сквозь твое тело, — как сквозь воздух. Прости мне мою, как ты это называешь, грубость и помни: нас завела в ловушку игра в родственные чувства, когда на самом деле мы были чужими. Вражда между нашими родителями придавала тебе в моих глазах особую привлекательность, с какой не сравнится обычная новизна знакомства.
— Прочти мне эти чудесные строчки из «Эпипсихидиона» Шелли, они будто обо мне написаны, — попросила она, становясь с ним рядом. — Ты знаешь их?
— Я почти ничего не знаю наизусть, — уныло ответил он.
— Да? Вот они:
Нет, это слишком лестно для меня, не буду дальше читать. Но скажи мне, что это я. Ну скажи!
— Это так и есть, дорогая, это в точности ты.
— Тогда я тебя прощаю! Можешь поцеловать меня вот тут. — Она осторожно приложила палец к щеке. — Только чтоб поцелуй был недолгий.
Он послушно выполнил ее приказание.
— Ты ведь очень любишь меня, правда? Хоть сама-то я не… Ну, да ты понимаешь!
— Да, моя радость! — сказал он со вздохом и, пожелав ей спокойной ночи, ушел.
VI
Когда Филотсон вернулся учительствовать в свой родной Шестон, жители города приняли в нем участие и, по старой памяти, встретили его с искренним почтением, хоть и не сумели оценить по достоинству его разнообразных познаний, как оценили бы, вероятно, где-нибудь в другом месте. А когда вскоре после приезда он ввел в свой дом хорошенькую жену, они и ее встретили радушно, отметив, однако, про себя, что уж слишком она хорошенькая, и горе ему, если он не будет как следует присматривать за ней.
Первое время после отъезда Сью ее отсутствие не вызывало никаких толков. Через несколько дней ее место в школе заняла новая учительница, но и это прошло незамеченным, так как Сью исполняла должность помощницы Филотсона лишь временно. Однако когда месяц спустя Филотсон в разговоре со знакомым случайно обмолвился, что не знает, где находится его жена, это возбудило всеобщее любопытство, и обитатели города вскоре пришли к заключению, что Сью изменила мужу и сбежала от него. Подавленность Филотсона, его рассеянность в часы занятий лишь придавали правдоподобие такому объяснению.
Филотсон отмалчивался, сколько мог, делая исключение лишь для Джиллингема, однако врожденная честность и прямота заставили его заговорить, как только о поведении Сью пошли ложные слухи. Как-то утром, в понедельник, в школу зашел председатель школьного комитета и, побеседовав о делах, отвел Филотсона в сторону, чтобы их дальнейший разговор не услышали ученики.
— Извините меня, Филотсон, но поскольку все говорят о ваших семейных делах… Правда ли, что жена ваша не уехала в гости, а тайно сбежала со своим любовником? Если так, весьма вам сочувствую.
— Можете не сочувствовать. И никакого секрета здесь нет.
— Значит, она поехала навестить друзей?
— Нет.
— Так что же случилось?
— Она уехала при обстоятельствах, обычно вызывающих сочувствие к мужу. Но я сам дал ей свое согласие.
Председатель смотрел на него, ничего не понимая.
— Я говорю вам то, что есть, — с досадой продолжал Филотсон. — Она попросила отпустить ее к любимому человеку, и я отпустил ее. Почему бы нет? Она взрослый человек, и это вопрос ее совести, а не моей. Я не тюремщик. Больше я ничего не хочу объяснять и прошу вас оставить этот допрос.
Школьники заметили серьезное выражение на лицах обоих мужчин и, придя домой, рассказали родителям, что с миссис Филотсон приключилась какая-то история. Затем служанка Филотсона, девочка только что со школьной скамьи, рассказала, как он помогал своей жене укладываться в дорогу, предлагал ей денег и написал дружеское письмо ее молодому человеку с просьбой позаботиться о ней. Взвесив обстоятельства дела, председатель переговорил с другими членами комитета, и Филотсону предложили явиться для дачи объяснений. После продолжительной беседы учитель, по обыкновению бледный и усталый, вернулся домой. Там его ожидал Джиллингем.
— Ты был прав, — произнес Филотсон, тяжело опускаясь на стул. — Мне предложили подать в отставку по причине моего недостойного поведения: я, видишь ли, дал свободу своей измаявшейся жене или, как они выражаются, поощрил прелюбодеяние. Но я не уйду по своей воле!