— …мы оказались бы двумя неудачниками, сказанными вместе, и, это было бы вдвое хуже… Мне кажется, я начну бояться тебя с того самого момента, как ты скрепишь государственной печатью обязанность любить и лелеять меня, а я получу официальное право быть любимой. Бр-р… Как это ужасно и отвратительно! Зато сейчас, пока ты свободен, я доверяю тебе больше, чем кому-либо на свете.
— Нет, нет, не говори, что я могу стать другим! — с укором воскликнул Джуд, но и в его голосе тоже звучало опасение.
— Если оставить в стороне вопрос о нас самих и нашей несчастной фамильной черте, человеческой природе чуждо любить по приказу. Вот если бы человеку запрещали любить, — было бы куда более вероятно, что он станет любить. Если бы при совершении брачного обряда обе стороны давали клятвы и подписывали договор впредь не любить друг друга и стараться поменьше встречаться с того самого дня, когда они получили законное право принадлежать друг другу, на свете было бы гораздо больше любящих пар, чем теперь. Ты только представь себе тайные свидания клятвопреступников — мужа и жены, как им приходится отрицать, что они видятся, как им приходится прятаться в чуланах, влезать в спальню через окно. Какое уж наслаждение…
— Допустим, такое возможно, но ведь ты же не единственная в мире, кто понимает это, милая Сью. Люди женятся потому, что они не в силах противиться законам природы, хотя многие из них прекрасно сознают, что получают месяц удовольствия ценой несчастья всей жизни. И наши с тобой родители, конечно, понимали это, если, в них была хоть капля нашей наблюдательности. И все-таки они поженились; потому что ими владели обычные человеческие страсти. Ну, а ты, Сью, настолько призрачное бесплотное существо в тебе, позволь мне это сказать, так мало земного чувства, что ты можешь поступать разумно там, где нам, более грубым созданиям, это не по силам.
— Вот ты и признал, что мы можем плохо кончить, если поженимся, — вздохнула Сью. — Я вовсе не какая-нибудь особенная. Напрасно ты думаешь, что женщинам нравится замужество, — они вступают в брак потому, что это придаёт им известное достоинство и создает положение в обществе, а я вполне могу обойтись без того и другого.
Тут Джуд опять пожаловался на то, что, несмотря на их близость, она еще ни разу не сказала ему прямо и недвусмысленно, что любит его или может полюбить.
— Порой мне кажется, что ты вообще неспособна любить, — сказал он почти сердито. — Ты такая скрытная. Я знаю, женщины иногда учат друг друга, что мужчинам не следует говорить всю правду. Но ведь истинная любовь невозможна без полной взаимной искренности. Вам, женщинам, не дано понять, что мужчина, оглядываясь на свое прошлое и думая о женщинах, с которыми был близок, с особой нежностью вспоминает ту, которая была с ним чистосердечна. Самого достойного из мужчин можно увлечь кокетством и ловкими увертками, но удержать его этим нельзя. Женщину, которая слишком злоупотребляет своей изворотливостью, неизбежно ждет возмездие: рано или поздно все поклонники отвернутся от нее с презрением, она сойдет в могилу, никем неоплаканная.
Сью слушала его с виноватым видом, устремив глаза в пустоту, и вдруг сказала трагическим тоном:
— Сегодня ты мне нравишься гораздо меньше, Джуд!
— Да? А почему?
— Потому, что ты раздражен и только и знаешь, что проповедуешь. Впрочем, наверно, я такая дурная, что заслуживаю самого сурового нравоучения.
— Нет. Ты не дурная. Ты прелесть. Только увертываешься, как угорь, всякий раз, как я хочу добиться от тебя признания.
— Нет, нет, я гадкая, упрямая, — каких только дурных качеств во мне нет! И, пожалуйста, не притворяйся, что это не так. Хороших девушек так не отчитывают… Но ты единственный мне близкий человек, за меня некому заступиться, а поэтому очень жестоко не позволять мне решить самой, как я буду с тобой жить, выходить ли мне замуж или нет.
— Сью, дружочек мой, милая моя, я вовсе не хочу принуждать тебя ни к замужеству, ни к чему другому! Нет, конечно! Нельзя быть такой злюкой. Давай не будем больше говорить об этом, и пусть все останется, как было, и пусть до конца прогулки наш разговор будет только о лугах, о речке и о видах на урожай.
После этого они несколько дней не возвращались к вопросу о браке, хотя, живя в комнатах, разделенных только лестничной площадкой, постоянно думали о нем. Сью теперь по-настоящему помогала Джуду: с недавних пор он на свой страх и риск занялся изготовлением могильных плит и вырезыванием надписей на них. Надгробья были сложены в маленьком дворике позади дома, и в свободное от домашних дел время Сью размечала для него буквы и закрашивала надписи, уже вырезанные Джудом. Эта работа была гораздо скромнее той, которую ему поручали в соборе, и единственными его заказчиками были жившие по соседству бедняки, которые знали, что «Джуд Фаули, мастер по надгробным памятникам», — как гласила дощечка на дверях его дома, берет недорого за скромные надгробья для их умерших близких. Зато он чувствовал себя более независимым, чем прежде, и к тому же это была единственная работа, в которой Сью, ни за что не желавшая быть ему обузой, могла ему помочь.