— Хорошо… Но послушай, Сью, жена моя, — ведь ты жена мне! — с жаром воскликнул он. — Все-таки я оказался прав. Ты никогда не любила меня так, как я люблю тебя! Никогда, никогда! У тебя холодное сердце — оно не умеет гореть огнем! Ты что-то вроде духа или феи, но только не женщина!
— Признаюсь, сначала я не любила тебя, Джуд. Когда мы познакомились, я только хотела, чтобы ты меня любил. Нельзя сказать, чтобы я старалась увлечь тебя, но врожденное стремление, подрывающее нравственность женщин порой даже больше, чем разнузданная, страсть, — желание нравиться и привлекать, не считаясь с теми страданиями, которые может испытывать мужчина, — это стремление было и во мне. Но когда я почувствовала, что покорила тебя, я испугалась. И тогда… не знаю, как это случилось… я уже не могла допустить, чтобы ты ушел, — быть может, снова к Арабелле, — и вот тогда-то я и полюбила тебя, Джуд. Теперь ты сам видишь, — как бы нежно мы ни любили друг друга сейчас, началось-то все с моего эгоистичного и жестокого желания заставить твое сердце помучиться из-за меня, но чтоб мое из-за тебя не мучилось!
— А теперь ты обходишься со мной еще более жестоко, собираясь бросить меня!
— Ах!.. Чем глубже я сама погружаюсь в трясину, тем больше делаю зла!
— О Сью! — воскликнул он, внезапно ощутив, что ему грозит. — Не поступай безнравственно из нравственных побуждений! Ты всегда была моим прибежищем, моим спасением! Не бросай меня хотя бы из чувства простого человеколюбия! Ты знаешь, какой я бесхарактерный, знаешь двух моих заклятых врагов — слабость к женщинам и тягу к вину. Не отдавай меня в их власть, Сью, хотя бы ради одного того, чтобы спасти свою собственную душу! С тех пор как ты стала моим ангелом-хранителем, все это ушло от меня далеко-далеко, и мне не страшны никакие искушения. Неужели мое спасение не стоит такой небольшой жертвы, как отказ от прописных догм? Мне страшно подумать, что будет со мной, если ты уйдешь! Повторится все та же история со свиньей, которая после того, как ее вымыли, снова отправилась валяться в грязи!
Сью разразилась слезами.
— Джуд, ты не должен так поступать! Ты не сделаешь этого! Я буду день и ночь молиться за тебя!
— Хорошо, не горюй, — великодушно промолвил он. — Бог свидетель, я страдал из-за тебя раньше и страдаю теперь. Но, быть может, меньше, чем ты. В конце концов, женщине всегда тяжелее.
— Да, это так.
— Если только она не никчемная, презренная дрянь. Но ты не такая.
Сью нервно вздохнула.
— Боюсь, что такая… Ну, а теперь, Джуд, покойной ночи… прошу тебя.
— Значит, я не смею остаться? Никогда больше? А ведь как часто, бывало… О Сью, жена моя, почему же?
— Нет… нет… не жена! Я в твоей власти, Джуд, но не искушай меня теперь, когда я уже вступила на путь искупления.
— Хорошо. Сделаю, как ты просишь. Ведь это мой долг, любимая моя, это мне епитимья за то, что в прошлом я настоял на своем. Боже, каким я был себялюбцем! Быть может… быть может, я погубил самую прекрасную и чистую любовь, которая когда-либо существовала между мужчиной и женщиной… Пусть же в этот час завеса нашего храма разорвется надвое!
Он подошел к кровати, взял одну из двух подушек, лежавших на ней, и бросил на пол.
Сью смотрела на него, сникнув на спинку кровати, и беззвучно плакала.
— Пойми, это дело моей совести, я вовсе не разлюбила тебя! — задыхаясь, прошептала она. — Разлюбить тебя! Больше я просто ничего не могу сказать… мне так тяжело… я погублю все, чего уже добилась! Спокойной ночи, Джуд!
— Спокойной ночи, — ответил он, поворачиваясь, чтобы уйти.
— Но ты должен поцеловать меня! — воскликнула она, порываясь к нему. — Я не могу… Это невыносимо… Не могу вынести…
Он обнял ее и поцеловал ее мокрое от слез лицо, но уже не так, как целовал раньше.
— Прощай, прощай! — прошептала она после наступившего молчания. Затем, нежно отстраняя его от себя, высвободилась из его объятий и, желая смягчить печаль, проговорила: — Мы все равно останемся добрыми друзьями, правда, Джуд? И будем иногда встречаться… да? Забудем все и постараемся вернуться к тем отношениям, какие были у нас раньше.
Ничего не ответив, Джуд вышел из комнаты и спустился по лестнице.
IV
Человек, которого Сью после совершившегося в ней переворота считала своим законным мужем, жил по-прежнему в Мэригрин.
Накануне трагической гибели детей Филотсон видел ее и Джуда, как они стояли под дождем в Кристминстере, наблюдая за процессией, направлявшейся к театру. Но в тот момент он ни словом не обмолвился об этом своему спутнику Джиллингему, который на правах старого друга гостил у него в Мэригрин и который, собственно, и предложил ему поехать в Кристминстер.