Он вручил Джуду рекламный проспект — книжечку в несколько страниц с красной каймой, где перечислялись клареты, шампанские, портвейны, хересы и прочие вина, предназначенные положить начало его торговому предприятию. Джуд был поражен, когда эта «тонкая душа» раскрылась перед ним, и почувствовал, что не сможет доверить ему свои тайны.
Они поговорили еще немного, но уже натянуто, потому что как только композитор узнал, что Джуд человек бедный, его отношение к нему резко изменилось; лишь поначалу внешность Джуда и умение держать себя ввели его в заблуждение относительно положения и рода занятий гостя. Джуд пробормотал что-то о своем желании поздравить автора столь возвышенного гимна и в замешательстве ушел.
Всю дорогу, пока он ехал домой в еле ползущем воскресном поезде или сидел в нетопленых даже в этот холодный весенний день залах ожидания, его удручало одно — каким же надо быть простаком, чтобы отправиться в такое путешествие! Дома, в Мелчестере, он нашел на свое имя письмо, оно прибыло еще утром, всего несколько минут спустя после его ухода. Это было коротенькое покаянное письмо от Сью, в котором она с подкупающим смирением признавалась, что поступила ужасно, запретив ему навещать ее, что она презирает себя за такую приверженность условностям и просит его непременно приехать в воскресенье с поездом одиннадцать сорок пять, чтобы пообедать с ними в половине второго.
Джуд готов был рвать на себе волосы, прочтя это письмо слишком поздно, когда уже ничего нельзя было поделать, но за последнее время ему часто приходилось прибегать к самообузданию, и в конце концов его химерическое путешествие в Кеннетбридж стало казаться ему неслучайным вмешательством провидения с целью отвести его от соблазна. Растущая в нем религиозность, какую он уже не раз подмечал в себе, заставила его с насмешкой отмести мысль о том, будто бог может посылать людей по пустым делам. Но он жаждал ее видеть, он был зол на себя, что упустил такую возможность, и он тут же написал ей о том, что произошло, заявив, что не вытерпит до следующего воскресенья, а хочет приехать в любой день на неделе, какой она укажет.
Письмо вышло слишком пылкое, и потому Сью, как это было ей свойственно, протянула с ответом до четверга, то есть до кануна страстной пятницы; она разрешила ему приехать в этот день после полудня и объяснила, что раньше пригласить его не могла, так как работает теперь младшей учительницей в школе своего мужа. Джуд, пожертвовав однодневным заработком, отпросился с работы в соборе и поехал.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В ШЕСТОНЕ
Тот, кто ставит брак или другой обряд выше блага человечества и простого закона милосердия, пусть называет он себя папистом, протестантом или кем угодно, — он не лучше, чем фарисей.
I
как писал о нем Дрейтон, был и доныне остается городом грез. Всплывающие в памяти смутные образы крепости, трех монетных дворов, внушительного полукруглого здания аббатства — главной достопримечательности Южного Уэссекса, двенадцати церквей, усыпальниц, часовен, богаделен и островерхих каменных особняков, всего, что ныне безжалостно снесено, — невольно навевают на приезжего задумчивую грусть, которую не способны развеять ни бодрящий воздух, ни бескрайняя даль окружающего ландшафта. Город этот некогда был местом погребения короля и королевы, аббатов и аббатис, святых и епископов, рыцарей и оруженосцев. Прах короля Эдуарда Мученика, заботливо перевезенный сюда для благоговейного поклонения, привлекал в Шестон паломников со всех концов Европы и стяжал ему славу далеко за пределами Англии. Но, по словам историков, роспуск парламента прозвучал похоронным звоном для этого прекрасного творения великого средневековья. Разрушение огромного здания аббатства повело к упадку всего города; останки короля-мученика разделили участь священного храма, в котором они покоились, и ныне не осталось ни одного камня, который указывал бы место их погребения.