— Так грустно… И что стало с ней?
— Она всю жизнь тосковала о нем. Считала, что их насильно разлучили. Хотя я считаю, что человек просто предал ее — сам отпустил руку, когда понял, что возвращается в жизнь. Мэр видел ее печаль и для утешения дал ей семью. Устроил их встречу с отцом, тоже хранителем, потом появилась я. Думаю, отца она никогда не любила, но с моим появлением на время снова расцвела. А когда я стала достаточно взрослой и самостоятельной, чтобы исполнять долг хранителя, мы почти перестали видеться. Она вновь зачахла и в один день… — Джуди тяжело вздыхает. — В один день, когда проход открылся, она нырнула в смерть за одним очень плохим человеком. Она просто хотела исчезнуть. Я должна была больше заботиться о ней, давать ей больше тепла. — На глазах Джуди выступили слезы, она всхлипнула. — А я только злилась, что мама никак не может его забыть. Но и она… Как она могла бросить меня?
— Ты не виновата. Ты не отвечаешь за поступки людей. И за ее поступки тоже.
— Ты ведь не разожмешь руку? — Она смотрит на меня с надеждой влажными глазами.
Она пахнет дождем, грозой и сырыми листьями. Я еще никогда не видел ее такой разбитой. Но разве можно так рисковать ей?
— Джуди, это опасно. А что если на самом деле он не отпускал руку? Если он просто не смог удержать? Если эта сила непреодолима, переход невозможен?
— Но я не могу без тебя! — неожиданно выкрикивает она, а затем почти шепчет: — Просто обещай, что будешь держать изо всех сил.
И от этого признания рвется сердце. Ведь я тоже не хочу, не могу вернуться один. После всего, что я смог преодолеть ради этой любви, просто отказаться от нее?
Я не успеваю даже кивнуть.
Вдруг земля под нами начинает ходить ходуном, а реальность, скроенная из несоразмерных лоскутов выдуманного и минувшего, трещит по швам и вот-вот лопнет… Дом уменьшается, стены давят, потолок грозится обрушиться и расшибить нам головы, сверху уже сыплются осколки люстры. Мы здесь больше не помещаемся.
— Бежим! — Джуди хватает меня за руку и тащит к выходу.
— Но куда?
Она не отвечает, а я, еле успевая перебирать непослушными ногами, бегу за ней. Бегу так отчаянно впервые с тех пор, как получил травму. Неуклюже, криво, спотыкаясь, падая, обдирая колени и ладони, но все же бегу за Джуди. И страшнее всего на свете для меня сейчас не уснуть навсегда, не быть погребенным под обломками иллюзорного Четтервиля, а отпустить эту теплую, родную руку.
Джуди ловит проезжающее такси и заталкивает меня внутрь.
— К мэрии! Быстро! — командует она.
Мистер Дарси, стоящий у дороги, медленно машет нам вслед.
Дорога трясется и покрывается трещинами, глядя назад, я вижу, что в некоторых местах появились провалы, еще дальше дома и деревья проглатывает роящаяся черными пчелами гудящая тьма. Это наказание за то, что Джуди мне все рассказала и хотела сбежать? Я молю небеса сжалиться над нами. Машина то кренится, то подпрыгивает. Мы не успеваем доехать до мэрии несколько метров, как в воздухе появляется неровный разрез с рваными краями, из которой бьет свет, словно кто-то с той стороны полоснул ножом по тонкой ткани этой реальности. Водитель бьет по тормозам, и нас бросает в спинки передних сидений.
— Это он. Это проход! — выкрикивает Джуди, едва придя в себя.
А тем временем разрез становится шире, превращаясь в переливающийся экран, похожий на голограмму. Я прищуриваюсь, стараюсь вглядеться. Но совершенно не вижу ничего, что находится по ту сторону.
— Давай быстро, туда.
— Ты уверена?
— А ты видишь еще какой-то выход? Мне одной идти?
Она хватается за ручку двери, а я ловлю ее за руку.
— Подожди… Я с тобой.
Силует водителя становится размытым и исчезает. Машина под нами разваливается на части. Джуди ударяется ногой и пытается встать. Я поднимаю ее на руки и лечу к проходу так быстро, как только могу, но экран растягивается, подобно батуту и отбрасывает нас обратно.
Теперь мы оба валяемся на побитом асфальте в метре от него.
— Ты должен зайти первым, — говорит Джуди.
— Ну нет! Если я не смогу удержать тебя?
— Иначе нас просто не выпустят. Хранитель не может просто так гулять в жизнь и обратно. Если только не за новым подопечным. Но ты должен вытащить меня.
— То есть никто не делал этого раньше?
— По крайней мере, я не знаю таких случаев, — она пожимает плечами и говорит это так, словно мы обсуждаем, удастся ли найти редкий сорт мороженого в магазине.
— Это же вопрос жизни и смерти!
Я опускаю голову. Мне страшно. Она обхватывает мое лицо ладони и заставляет посмотреть на себя.
— Сейчас все зависит от тебя. Ты уже сделал невозможное, когда вернулся из чужой жизни через три дня. Если не ты, то кто? Возьми себя в руки. Собери все свои силы, ты сможешь!
Ее взгляд горит уверенностью и решимостью и заражает ими меня.
Я беру ее за руку так крепко, что боюсь сломать. Подхожу к экрану. Протягиваю руку. И оболочка Четтервиля легко пропускает ее. Без раздумий я двигаюсь дальше. Когда мое лицо оказывается по ту сторону, в глаза бьет невыносимо яркое свечение. Я стараюсь сжать руку Джуди еще сильнее и потянуть на себя, но часть меня немеет, я едва ощущаю то, что осталось позади экрана. Кажется, ее пальцы начинают выскальзывать. Еще секунда — и я ее упущу. Тогда мощным рывком я подаюсь всем телом вперед.
Глава 24. Кто такая Джуди?
— Похоже, он приходит в себя. Позови Максима Андреича, — слышится сквозь туман.
— Да быстрее ты, что стоишь истуканом?
Когда дымка рассеивается, надо мной начинают проступать силуэты медсестер и врача. Все суетятся, что-то обсуждают. Мне светят фонариком в глаза, трогают лоб и зовут по имени. А я думаю только об одном. Где Джуди? Смогла ли она прорваться? Смог ли я ее вытащить?
Нет мысли невыносимее, что мы больше не можем встретиться, а она решит, что я ее предал и разжал руку.
— Джуди, слышишь? Я так старался, я держал изо всех сил? Ты слышишь? — бормочу в надежде, что она где-то рядом.
— Он бредит… — трагично заявляет женский голос.
— Это нормально в его случае. Все равно, что отходить от тяжелого наркоза, — успокаивает мужской.
— А давайте я лучше проверю. Может, среди его близких есть какая-то Джуди? Это может быть прозвище. Тогда надо спросить у матери и друзей, — звенит снова женский, но уже другой, потоньше.
— Ну проверяй, если тебе заняться нечем, — отвечает более грубый.
Вскоре прибегает мама, затем заходит отец, назавтра даже Ден заявляется. Я заново учусь вставать на ноги и управлять своим телом. Но ни среди посетителей, ни среди персонала, ни среди окружающих пациентов я не нахожу Джуди.
Уже перед самой выпиской во время обхода я слышу такой разговор врача и медсестры:
— Ну вот и еще одного отправил на волю. На сегодня осталось только к нашей спящей Джульетте зайти.
— Джульетте?
— А что не знаешь, как зовут ту красавицу в коме?
— Диодорова, — в недоумении хлопает глазами медсестра.
— Ну правильно, Джульетта Диодорова. Вот родители наградили имечком, скажи?
Джульетта Диодорова. В мозгу что-то больно дергает от озарившей меня мысли. Джульетта Диодорова — Джу… Ди… Джуди! Может быть, это она? Я должен ее увидеть.
— Она уже долго в коме. Как думаете, очнется? — спрашивает медсестра.
— Шансы малы. Но всякое бывает. Уверенным быть нельзя.
— Доктор, позвольте мне к ней зайти, — прошу я.
— А вы что это вдруг так оживились, Грачев? То ходит весь понурый, а тут прям просиял, — ерничает полная медсестра.
— Не положено, если только вы ей не родственник или муж, — говорит врач, ставя свою подпись в выписке.
— А вот этого я не знаю.
— Как это не знаете, голубчик? Вас точно можно выписать? — Врач поправляет очки на носу и ухмыляется.