— Себастьен, у тебя, я надеюсь, есть что-нибудь выпить? — жалобно произнес Дюран.
Разговор происходил в кабинете Марни, и все — Элоиза, Лодовико, Гаэтано, Бернар — сидели вокруг синего стола, абсолютно пустого.
— Найдем, не беспокойся, — улыбнулся Марни, встал и извлек из шкафа — другого, не того, который вел в местную Нарнию — бутылку и бокалы. — Кто еще?
Но остальные покачали головами.
— Еще же не конец, — грустно заметил Лодовико. — Я бы сказал — только начало.
— Тогда кофе, — он выглянул в приемную и попросил Октавио распорядиться.
Бернар глотнул коньяка, зажмурился.
— Элоиза, скажите — как вы до всего этого докопались? Откуда узнали?
— Бернар, если вас будут травить и сживать со свету — вы тоже, возможно, чему-нибудь такому научитесь, — улыбнулась она.
— Но каковы девицы! Нет бы надеть что-нибудь посимпатичнее, поулыбаться, пользу какую принести… придумали тоже — травить и привораживать! — происходящее никак не желало умещаться у Бернара в голове.
— Я рада, что кому-то всё это кажется ненормальным, — усмехнулась Элоиза. — А то поваришься в этом бульоне и сам потихоньку начнешь верить в то, что все так живут!
Тем временем в кабинет доставили кофе, и некоторое время его пили практически молча.
— Элоиза, нам нужно выслушать еще кого-нибудь, кроме Джулианы Уильямс? — спросил её Себастьен.
— Думаю, нет. Мы уже представляем себе картину, и от госпожи Уильямс потребуется только подтверждение. Впрочем, тоже не обязательное. Я думаю, основной момент сейчас состоит в том, что нам всё известно. И ей предстоит узнать именно об этом. Она же искренне полагает, что я её просто не люблю, и в этом всё дело.
— А вы её сложно не любите? — хмыкнул Дюран. — Не отвечайте, это абсолютно риторический вопрос. Я вас понимаю и изумляюсь разве что вашему долготерпению. Барышня в самом деле неприятная. Может быть, она хотя бы работала прилично?
— Бернар, вы не первый, кто задает мне этот вопрос, — улыбнулась Элоиза. — Нет, работала она ровно так же, как и всё остальное делала. И увольняю я её в первую очередь за нежелание работать. Во всяком случае, я ей об этом сообщила именно в такой формулировке, вопросы о ведьмах мы не поднимали.
— Разумно, — согласился Дюран. — Скажите, я вам еще нужен? Представление об увольнении Паолы я подпишу немедленно, мы с Софией согласуем формальности.
— Идем сейчас, я тоже с тобой, — Лодовико отставил чашку и поднялся.
— Гаэтано, пригласишь сюда госпожу Уильямс через… — Марни вопросительно взглянул на Лодовико.
— Я быстро, до Софии и обратно, — ответил тот и они с Дюраном скрылись за дверью.
— Через четверть часа, — закончил Марни.
— Да, шеф, — Гаэтано поднялся и тоже вышел.
— Элоиза, вы знаете, что отец Джулианы звонил Шарлю?
— Нет, — удивилась она. — Шарль мне ничего не говорил.
— Да он и мне не говорил, — усмехнулся Марни, — говорил Варфоломей. Шарль сказал, что это наше дело, и мы сами разберемся, и что если вы барышню увольняете — значит, так тому и быть.
— Или отец проявил большую разумность, нежели дочь, или Шарль — наш добрый ангел, — улыбнулась она.
— Понемногу и того, и другого, — улыбнулся он в ответ.
— Мы же справимся, да?
— Вы еще спрашиваете, сердце моё? — он взял её ладони в свои. — Да мы уже справились, осталась сущая ерунда. Даже не так — на самом деле, это вы справились. А мы вам немного помогли.
Когда несколько минут спустя в кабинет вошел Лодовико, они так и сидели — молча и держась за руки.
* 69 *
Для разговора с Джулианой на всякий случай подготовили большой монитор — был призван вчерашний Макс и он держал под рукой разного рода записи и документы, ему в помощь придали Октавио. Все чашки и бокалы тот же Октавио, повинуясь взгляду монсеньора, затолкал в шкаф — потом, мол, разберемся. И когда Гаэтано привел Джулиану, обстановка в кабинете была самая строгая.
— Садитесь, госпожа Уильямс, — Марни кивнул на свободный стул.
Джулиана была бледна и напугана, она искренне не понимала, о чем с ней можно говорить, да ещё такой компанией — ведь уже всё сказано, не так ли? Она обвела затравленным взглядом сидящих за столом, то есть Элоизу, Марни, Лодовико, Гаэтано. Макса было практически не видно из-за монитора, а Октавио нарочито небрежно опирался о дверной косяк.
— Госпожа Уильямс, мы хотим услышать от вас всю историю, — начала беседу Элоиза.